Ну, когда-нибудь же это должно было случиться, верно? ))

[sickbastard]

Мои грязные лапы дотянулись до Морроуинда и осквернили его самопальной писаниной.)

Название: Барабан из кожи гуара
Персонажи: Уупса Фир и ее пациенты
Саммари: довольно хаотичный ПОВ типа всяческих «записок у изголовья» (в мире Элдер Скроллз даже распоследний бандит ведет уютный дневничок, так что чем хуже одна из «сестричек» Фир?)
Рейтинг: R за корпрус


… называю его Ординатором. Я удивлена – стражи Призрачного Предела рискуют заразиться больше прочих, но обычно они предпочитают наложить на себя руки при первых проявлениях болезни. Когда он явился, на нем был полный комплект индорильских доспехов, за исключением одного наруча - разрастание тканей в области левого предплечья уже зашло достаточно далеко. Золоченые детали доспеха были так начищены, что сверкали на солнце; жаль, что в тусклом свете Корпрусариума это сияние померкнет. Вначале он был заносчив и требовал, чтобы ему оставили оружие, и, возможно, я не смогла оставить свою нелюбовь к храмовой страже и была слишком сурова с ним. За бравадой его, как и у всех прочих, лишь отчаяние, но моей жалости не хватит на всех.
Барабан опять утащили, я подозреваю Первого, но у меня нет времени обыскивать всю пещеру.


… неудачей. После вскрытия отец долго молчал и сказал только: «Хм!». Вечером я вновь зашла к нему, предполагая застать его за работой, однако он курил скууму и читал «Поучения благой Альмалексии», громко при этом смеясь. Мне кажется порой, что корпрус интересует его лишь по привычке; он занимается поисками лекарства для удовольствия, как другие развлекают себя охотой на кагути или тканьем гобеленов.
Я вернулась в Корпрусариум – Виста-Кай еще не убрал тело, и я хотела еще раз взглянуть на него, как будто это могло прибавить мне ума и натолкнуть на догадку там, где сам великий Дивайт потерпел поражение. Не нашла ничего, кроме обычных разрастаний, на этот раз сконцентрированных в торакальном отделе позвоночника – пережатые ими нервные волокна и вызывали сильные боли; а также еще один крупный вырост, который мы просмотрели в прошлый раз, потому что он расположился с внутренней стороны пищевода. Заметила, что микстура все же действует – обычно ткани продолжают расти прямо на глазах какое-то время после смерти; одно время отец держал оставшуюся без хозяина печень в банке в своем кабинете, пока она не выросла до такой степени, что стала переливаться через края. В этот раз ничего подобного не было, патологический рост прекратился. Можно ли считать это хотя бы частичным успехом?
Пока я раздумывала, стоя над трупом, произошло следующее. Мы проводили вскрытия в одном из закоулков Корпрусариума, проход туда преграждала деревянная дверь, которую я заперла за собой. И за этой дверью я услышала характерные стоны и кряхтение больных. Сквозь щели было видно их бестолковое шевеление; их было шестеро, может, семеро. Они бродили за дверью, скребли ее ногтями – не пытаясь сломать, но как будто прося разрешения войти. Я стояла, замерев, и слушала, пока не пришел Виста-Кай и не прогнал их. Не знаю, что нашло на меня, не то чтобы я когда-либо их боялась.


… привезли родители. Как я поняла с их слов, какое-то время они держали ее в спальне, взаперти, ожидая какого-то немыслимого чуда. Я обещала им сделать все, что в моих силах, и пусть это не было ложью, на душе осталось неприятное чувство, как будто я обманула их. Девочке семнадцать, лицо ее совершенно чистое, и волосы еще не выпадают, однако когда я велела ей раздеться, то на животе и груди увидела начавшуюся мацерацию. На месте левого соска образовалась пустула, наполненная жидким гноем. Зовут девочку Ллеулой.
Какое-то время назад я спрашивала отца, как сумел он поставить корпрус себе на службу, чтобы создать нас с сестрами.
- Корпрус и есть жизнь, - ответил он. - Или, может, карикатура на нее. В основе жизни лежит стремление к бессмысленной экспансии; и мы имеем возможность наблюдать, к чему она приводит на примере отдельно взятых организмов. Таково благословение Лорхана.
И потом добавил совершенно серьезно:
- Это замечательная и весьма поучительная болезнь.
Теперь я понимаю его слова, и даже могу продолжить аналогию: как и жизнь, корпрус несправедлив и беспощаден к невинным.


… а мозги превратились в скрибовое желе. Труп босмера Виста-Кай оттащил в глубокие пещеры под башней, туда, где в голубом сиянии магических кристаллов берет начало грибница. Ее нити оплетут тело за неделю, а через месяц от вора останутся только кости. Право же, зачем все это нужно? Неужели отцовская коллекция двемерских безделушек стоит такого риска? Вдобавок ко всему, вор ранил Ординатора хитиновой стрелой. Тот сломал древко, но наконечник остался в ране, которая тут же начала затягиваться. Я ходила за ним битый час, уговаривая так ласково, как только могла, но он убегал от меня. Возможно, стоило бы парализовать его и провести операцию насильно, но тогда я потеряю доверие больных. Я почему-то дорожу им: не потому ли, что они – братья мне и сестры. У нас разные отцы, но общая мать – корпрус.
В конце концов я приманила его с помощью все того же старого барабана из кожи гуара. Я плохо умею играть, но больным довольно и простого ритма, лишь бы он напоминал ритм сердца. Не того ли Сердца, что таится под Красной Горой?


… изменилось. Впервые я наблюдаю в корпрусе упорядоченность: мясо наросло толстым слоем на его спине и боках, в то время как руки усохли и стали не толще, чем у шестилетнего ребенка. Мягкие ткани сползают с его лица, и даже череп начал разрушаться; я уже могу видеть лобные пазухи. То, что раньше было носом и щеками, вытягивается в длинные мясистые щупальца; на месте рта зияет дыра, сквозь которую видна трепещущая занавеска мягкого неба. Парадоксально, но вместе с началом изменений, к нему начал возвращаться и разум, правда, странным образом искаженный. Поведение его теперь как будто обретает цель. Жаль, что то, что осталось от его лицевой мускулатуры, не позволяет ему говорить.
Я по привычке называю его Первым, хотя первый ли он на самом деле? Не помню.
Обычно я горжусь своей уравновешенностью, но сегодня мне хочется убежать отсюда, крича в ужасе. Не буду больше ничего писать.


… читаю вслух, а они садятся вокруг в кружок и слушают, даже те, кто уже потерял разум - их успокаивают звуки моего голоса. Я люблю стихи, пусть Ягрум и дразнит меня за это – двемеры видят красоту лишь в математике и механизмах. В этот раз я принесла больным «Слова Ветра» - лучше эта диковатая поэзия, чем философский кошмар «Уроков Вивека» или очередной сборник ханжеских проповедей. Стихи эшлендеров безыскусны, но в них есть некое очарование, как есть оно и в рассветах над пустошами, и в шелесте горьколистника. Охотник или пастух гуаров имеет в своем распоряжении много времени, заполненного небом и тишиной, и бесконечность их пытается передать в песне.
Когда я закончила чтение и подняла голову от книги, то в тусклом свете факелов заметила на лице Ллеулы какую-то блестящую влагу, как будто она плакала. Я поднесла светильник к ее лицу, но она не пошевелилась. Как я и думала – разрастание костной ткани на задней поверхности глазниц выдавило наружу глазные яблоки, и теперь их студенистое содержимое медленно стекало по щекам, как жижа из раздавленных квамовых яиц. Влага смешивалась с гноем и засыхала у нее на щеках, подбородке, на груди, образуя желтоватые комки. Я не знаю, кто первым назвал их «слезами корпруса», но нельзя было придумать лучшего названия.


… неизбежны, если в одной пещере содержатся и мужчины, и женщины. Обычно им не до этого, они слишком сосредоточены на своих ощущениях, но иногда случается и такое. Они спариваются как животные, не стыдясь и не ища укромных уголков, но иногда в их неуклюжих движениях начинает сквозить что-то прежнее, почти человеческое. У Ллеулы все еще чудесные волосы, темные и густые, и Ординатор гладит ее по голове и играет прядями. Когда кто-то подходит к ним слишком близко, он рычит, охраняя свое сокровище. Для стороннего наблюдателя их соитие покажется ужасным - колыхания гноящейся плоти, неестественные чавкающие звуки, отваливающиеся куски кожи и нежно переплетенные культи. Но если кто-то вздумает сказать мне о том, что такая любовь омерзительна, я плюну ему в лицо.


… отростки. Он каким-то образом пропускает через них воздух и свистит – нежно и тихо, как будто играет на свирели. Этих «хоботов» у него пять, центральный – самый толстый и длинный, он издает низкий глубокий звук, остальные четыре свистят выше и деликатней. Я подыгрываю Первому на барабане, как умею, но мне сложно за ним угнаться. Если судить по сложности музыки, разум вернулся к нему. Я узнаю это существо, хотя прежде видела его лишь на рисунках; эти твари редки и попадаются близ Красной Горы. Я расскажу отцу, когда он вернется - теперь мне известны условия перерождения. Пепельными тварями становятся те, кто организует свои меняющиеся тела в ритме Сердца Бога, но голос Сердца слышат не все - возможно, лишь потерянные дети Дома Дагот. Потому больные так и любят музыку.
У Ллеулы выгнила вся центральная часть лица, от глазниц и до нижней челюсти. Она не чувствует боли, и потому выколупывала свое лицо ногтями, по одному маленькому кровавому кусочку – так дети сковыривают корку с ссадин - отколупывала и время от времени отправляла в рот. Если обычному человеку нанести такую рану, он умрет очень быстро. Воистину, корпрус поразителен.
Ординатора она больше не подпускает к себе, и он бродит вокруг и жалобно урчит.


… ушел, что не удивляет меня. Его вернувшаяся разумность была зловеща, хотя он и не причинил никому вреда. Виста-Кай не видел, как Первый покинул Корпрусариум – я убеждена, что он был околдован. Первый каким-то образом воспользовался магией; на самом деле магия - единственный способ покинуть Тель Фир, потому что вряд ли хоть один лодочник согласился бы увезти такую жуткую тварь с острова. Мне будет не хватать его музыки. И, кажется, он действительно был Первым. Отец поймал его где-то в асфальтовых пустошах Молаг Амура и привез сюда, когда самого Корпрусариума не было и в помине. Что ж, удачи тебе, Первый, кем бы ты ни был и в кого бы ты не превратился.
Со всей этой беготней опять забыла поискать барабан. Думаю, он у Ординатора. Он пытается играть для Ллеулы, чтобы она сменила гнев на милость, но музыка дается ему даже хуже, чем мне, потому что какой бы ритм он не выбрал, получается у него лишь один - ритм сердца.