Dragonrend

[sickbastard]

Персонажи: Гормлейт, Хакон, Феллдир – в порядке появления. Также драконы и драконьи жрецы в ассортименте.
Жанр: пафосный треш.
Рейтинг: R (наверное?) Я никак не могу удержаться от описания пары-тройки выпотрошенных трупов. Если никого не выпотрошили – фанфик не удался.
Саммари: три рассказа, объединенные одной центральной идеей: откуда собственно взялись слова драконобоя, при чем там был Партурнакс, и вообще это просто биографии трех персонажей, про которых в игре полстрочки.

Предупреждения:

Первое. Я довольно-таки вольно интерпретровал лор в некоторых местах. Так, например, таблички по дороге на высокий Хротгар говорят о том, что конкретно Партурнакс научил людей Крику, я же вижу прямые доказательства обратного в виде орущих драугров, которые вообще-то были на другой стороне. А верю я своим ушам, а не написанному, ибо на заборах тоже пишут.
Второе. По хронологии драконьих войн мне непонятно вообще все. Поэтому я основываюсь на предположении, что они произошли после переселения людей из Атморы, после Ночи Слез и разгрома снежных эльфов, скорее всего - в конце Меретической Эры. Но до короля Харальда, объединившего Скайрим в 1E143.
Третье. На тот момент двемеры еще вполне живы. Но я ими пренебрег, чтобы избежать разрастания сего до объемов «Войны и мира». Будем считать, что они закопались глубоко под землю, оставив поверхность людям и драконам.
Четвертое. Я неебу, какое было социально-политическое устройство и административное деление древнего Скурима. Прискорбное же незнание реальной истории не позволяет мне обратиться к ней за вдохновением. Поэтому - все те же ярлы и владения. Увы.
Пятое. Я честно ебался с драконьим языком весь вечер. Нашел даже большую статью по грамматике. Но с драхеншпрахе у меня по-прежнему плохо, поэтому я решил обойтись почти без него, а где уж не обошелся, там наверняка навалял таких ошибок, что какой-нибудь драконий граммар-наци за такое съел бы мою селезенку. Кросис.)
Уф, все, поехали.


- Алдуина нельзя убить, - сказал Партурнакс.
Люди переглянулись.
- Нет? - переспросил Хакон. - Вообще нельзя? Так что, это значит, все напрасно?
- Mey jorre, - дракон раздраженно фыркнул, выпустив из ноздрей две струйки сизого дыма. - Прежде, чем говорить, научитесь слушать! Алдуина нельзя убить обычным оружием, но победить его можно. Для этого и нужны вы.
- Мы, - задумчиво произнес Феллдир, поглаживая бороду. - И что у нас есть то, чего нет у тебя?
- Ваше несовершенство.
- Мы теряем время! - вскинулась Гормлейт, но Феллдир удержал ее, положив руку ей на плечо. В отличие от двух других, он привык к драконьей манере говорить загадками, и даже начал получать удовольствие от отгадывания.
- Ту’ум, - пробормотал он. - То оружие, которое ты имеешь в виду - это ведь должен быть ту’ум. Только он поражает самую сущность, самую душу...
Партурнакс кивнул. По драконьей морде сложно различить эмоции, но, кажется, он был доволен.
- Как нам создать Крик? - Хакон не любил долгих разговоров.
- Чтобы изучить ту’ум, вы должны впустить его в сердце. Чтобы создать ту’ум, вы должны вложить в него свое сердце, самую свою суть.
- И какова она?- нетерпеливо спросила Гормлейт.
Партурнакс щелкнул челюстями, как будто первым его порывом было откусить ей голову. Но для дракона он был весьма сдержан.
- Ты знаешь.


Смертный. Гормлейт

Гормлейт ушла из дома в тринадцать лет, на следующий день после похорон отца. Перед этим она остригла волосы покороче, а еще – тщательно подмела пол и выскоблила дочиста все котелки. Ушла она до рассвета, прихватив с собой лишь сменную рубаху, немного хлеба да старый отцовский меч, и, выйдя на дорогу, ни разу не обернулась.
С раннего детства она знала, что будет воительницей. Это не было ее решением: Гормлейт не могла бы припомнить момента, в котором она сидела бы и думала над своим будущим, чтобы потом прийти к заключению, что путь ее – это путь крови и меча. Она как будто знала об этом с рождения.
Мать говорила ей, что еще находясь в утробе, она начинала радостно шевелиться, когда по дороге мимо их дома ехали отряды воинов, и от перестука множества копыт дрожала посуда на полках. А научившись более-менее твердо стоять на ногах, девочка нашла палку подлиннее и, держа ее на манер двуручного меча, принялась гонять по двору паникующих кур и хохочущего старшего братца. С тех пор прошло немало времени, кур тех давно съели, палку сменил настоящий меч, ну а брата уже несколько лет как след простыл – подался в наемники, как и многие парни из деревни.
В храмовую стражу женщин не брали, но Гормлейт знала, что многие ярлы предпочитают дев меча в качестве телохранителей для своих жен и дочерей. Она была сильна и высока для своих лет, и закалена тяжелой деревенской работой, и потому самонадеянно считала, что этого будет достаточно, чтобы ее взяли на обучение.
Позже, вспоминая свой путь из родной деревни к единственному в тех краях большому городу, Гормлейт понимала, что эти несколько дней были самым счастливым временем в ее жизни. Днем она шла по дороге, глазея на проезжающие мимо телеги – был конец лета, и люди ехали в город, чтобы продать на рынке выращенные овощи. Обычно ей удавалось стащить с одной из таких телег крутобокую репку или сладкое яблоко. Украденное казалось Гормлейт вдвое слаще, когда она воображала, что это не просто обычная, довольно-таки жесткая репа, а диковинное волшебное сокровище, ее военная добыча. Она придумывала себе прозвища, одно лучше другого, и примеряла их на себя, как обычные девочки примеряют платья: Гормлейт Ледяной Взгляд или Гормлейт Стальная Рука? Ночи же она проводила, зарывшись в неубранные еще стога и, высунув из сена только лицо, подолгу смотрела на звезды.
Да, тогда она была полна надежд.

Гормлейт помнила также, как она впервые встретила драконьего жреца – задолго до того, как увидела первого дракона. Это было тем же утром, когда она пришла в город и, несмотря на всю свою решительность, была оглушена толчеей и шумом толпы. Она шла по улице, таращась по сторонам, когда внезапно кто-то схватил ее за плечо и силой оттащил в сторону. Возмущенная, Гормлейт уже открыла рот, чтобы разразиться бранью, как вдруг поняла, зачем этот незнакомый человек заставил ее уйти с дороги. По улице медленно двигался кортеж жреца: четверо воинов спереди, четверо сзади, высоких, в тусклых доспехах из какого-то темного металла, с мрачными замкнутыми лицами. А между ними ехал и сам жрец, один из Девяти, судя по маске. Он смотрел прямо перед собой, обращая на кланяющихся людей внимания не больше, чем на червяков, и когда его тень упала на Гормлейт, на нее пахнуло холодом, как будто она заглянула в отверстую могилу.

В те дни ярлом был Старый Бьорн, а хускарлом его – человек по прозвищу Однорукий. Гормлейт очень удивилась, когда увидела его в первый раз, войдя во двор, где тренировались воины. Вопреки обычаям нордов он был гладко выбрит, что, как посчитала девушка, было его ошибкой: черты его лица как будто пьяный плотник делал кривым топором. Вдобавок ко всему, он и вправду оказался одноруким: его правый рукав был заправлен внутрь, и Гормлейт подумала – а как же тогда он может сражаться?
- Что тебе нужно? – спросил он. У него был ровный голос, лишенный всякого выражения.
- Я… - Гормлейт прокашлялась. – Я хочу служить ярлу.
- Вход на кухню – с другой стороны, - равнодушно ответил Однорукий. Гормлейт открыла рот, потом снова закрыла, не находя слов – в этот миг она узнала, что ненависть, как и любовь, бывает с первого взгляда.
- Я не кухарка, - сказала она, наконец, краснея от обиды. – Я воин.
Несколько парней бросили лупить друг друга затупленными тренировочными мечами и громко, хотя и вполне дружелюбно заржали. Однорукий даже не улыбнулся.
- И ты владеешь оружием? – спросил он так же ровно.
- Немного, - честно сказала Гормлейт. – Но я могу научиться! Я очень быстро учусь! Я сильная, и ловкая, и не боюсь ничего. Ты можешь испытать меня!
И тогда Однорукий одним словом похоронил все ее надежды. Он повернулся к ней спиной и сказал:
- Нет.
Гормлейт почувствовала, как кровь стучит в ушах, и сама не поняла, как отцовский меч оказался у нее в руке.
- Ах так?! – взвыла она. – Я тебе сейчас вторую руку сломаю, высокомерная ты задница!
Хускарл обернулся ровно в тот момент, когда меч Гормлейт должен был перерубить ему ребра – но вместо этого сталь лязгнула о сталь – и сражаться он очень даже мог, пусть и одной левой рукой, и, как Гормлейт поняла секундой позже, с трудом парируя его ответный выпад, он мог это очень, очень хорошо.
Она отскочила, замерла в неуклюжей защитной стойке, держа меч перед собой. Однорукий наблюдал за ней со скукой на уродливой морде. Тогда она не придумала ничего лучше, чем атаковать снова, и сталь опять зазвенела о сталь, а потом меч предал ее: как будто сам вывернулся у нее из рук, и в себя Гормлейт пришла уже на земле. Она лежала, распластавшись на пузе, ее меч валялся вне досягаемости, и она больно подвернула ногу. Больше всего в тот момент Гормлейт боялась зареветь. Однорукий схватил ее за шиворот, как котенка, и резким рывком заставил подняться на ноги. Гормлейт шмыгнула носом и с вызовом уставилась в его тусклые серые глаза.
- Где ночевать – тебе покажут, - сказал он по-прежнему спокойно. – И меч выдадут, деревянный, потому что стального ты еще не заслужила. Завтра на рассвете будешь на тренировке вместе со всеми.
Так началась ее новая жизнь.

Через восемь лет умер Старый Бьорн, и новым ярлом стал Молодой Бьорн, его сын. Гормлейт, к тому времени превратившейся в настоящую деву меча, одну из лучших во всей дружине, молодой ярл не нравился. Имя его, казалось, было дано ему в насмешку: он был низкорослый, пухлый и рыхлый, как сдобный хлеб, с по-женски мягкими, слабыми руками и двойным подбородком.
- Да, не видать нам славных походов, - однажды сказала она своему приятелю Йонасу. – Об этом ярле уж точно песен не сложат.
Они с Йонасом стояли на страже на дворцовой стене. Было жарко, струйки пота ползли по шее Гормлейт, неприятно щекоча спину. Внизу во дворе копошились какие-то люди – Гормлейт не знала, кто – вчера это были оружейники, позавчера – торговцы зерном, до этого – посланцы Хельги Дважды Вдовы, ярла соседнего владения. Вдобавок ко всем своим недостаткам новый ярл был… общителен.
- Да ладно тебе, - Йонас зевнул. – Кормежка, что надо, работа не пыльная, чего еще желать. Кабы Однорукий не гонял, вообще была б красота.
- Я не свинья, чтобы всю жизнь только жрать да спать.
- Лучше жрать да спать, чем валяться где-нибудь в канаве с распоротым брюхом. О таких, как мы, в песнях не поют, сестренка. Мы мрем в чужих битвах, и никто не помнит даже наших имен.
- Надо просто сражаться доблестно, - твердо ответила девушка. – Тогда тебя не забудут. И предки в Совнгарде встретят тебя с гордостью.
Йонас фыркнул и почесал яйца.
- Иногда мне снится, что мой меч говорит со мной, - продолжала она мечтательно. – Что он измучен жаждой и плачет, как голодный младенец, а я хочу его накормить, но мне нечем. И тогда я обнимаю его и прижимаю к груди, чтобы он напился моей крови.
- Если придешь ко мне на ночь – обещаю, ничего такого тебе не приснится, - ухмыльнулся Йонас. – Потому что спать этой ночью ты не будешь.
- Даже не мечтай.
За их спинами раздался какой-то звук. Гормлейт обернулась и увидела Однорукого. Неизвестно было, как долго он торчал здесь и подслушивал их разговор.
- Завтра ты будешь в охране ярла, - сказал он, ткнув в нее пальцем. – Будешь стоять рядом со мной за троном.
Это была большая честь, но Гормлейт была слишком раздражена, чтобы сейчас понять это.
- Что, приедут очередные просители? – спросила она насмешливо. – Кто на этот раз? Пивовары? Золотари?
Однорукий смерил ее тяжелым взглядом. На его унылой роже было написано бесконечное терпение – терпение человека, вынужденного всю жизнь провести в обществе слабоумных.
- Хевнораак, - сказал он, наконец. – Приедет Хевнораак.

Когда ярлу что-то было нужно от драконьего жреца, он ехал к жрецу. Когда жрецу было что-то нужно от ярла, ярл все равно ехал к жрецу.
Визит Хевнораака был происшествием по меньшей мере странным. Даже Гормлейт почувствовала, что что-то происходит. Ночью она не могла уснуть, и уже подумывала и вправду пойти к Йонасу, но потом вспомнила, как он смеялся над ней, и осталась.
Хевнораак.
Его храм был в центре города, своим мрачным великолепием затмевающий даже дворец ярла. Гормлейт не была набожна, а если и молилась, то не драконам, а Шору или Кин. Культ драконов никогда не занимал ее, она принимала его так же, как принимала рассвет и закат солнца, ветер и снег. Она знала, что Алдуин Великий, воплощенное время, живет где-то на священной горе Монавен вместе со своими крылатыми братьями, знала, что Алдуин, а вовсе не ярлы – истинный властелин этой земли. Все это она знала с детства. Но лишь той летней ночью, короткой и светлой, как все июньские ночи, Гормлейт поняла кое-что другое. Драконы властвовали, да. Но их именем правили жрецы.
На следующий день она заняла свое место в главном зале вместе с несколькими прочими дружинниками. Она заметила, что Однорукий выбрал самых свирепых, самых надежных воинов – она среди них была самой молодой и неопытной. Неужели он ожидает, что Хевнораак нападет на ярла? Одна эта мысль казалась дикой, но несмотря на это Гормлейт было тревожно. Она завидовала самому Однорукому, с чьего лица так и не сошла скучающая мина. Про него рассказывали, что когда он потерял руку в сражении и истекал кровью, лекарь влил в его жилы ледяную морскую воду, и с тех пор в его теле вместо крови течет холодное море – оттого хускарл и похож на снулую рыбу. Гормлейт подумала, что в этой байке что-то да есть, и от этой мысли ей стало немного веселее, и было весело, пока в зал не вошел Хевнораак.
Он двигался медленно, как будто воздух вокруг него был плотнее воды, и с каждым шагом он должен был преодолевать его сопротивление. Длинные тяжелые одежды, металлическая маска, чеканные черты и прорези для глаз, за которыми прячется темнота. В правой руке жрец держал резной посох.
Солнечный июньский день вдруг померк, и повеяло могильным холодом. Гормлейт украдкой взглянула на своего ярла, когда тот поднялся с трона навстречу жрецу. Молодой Бьорн был, как и всегда, похож не на могучего воина, а на раздувшуюся опару, но голос его, произносящий слова приветствия, звучал ясно и твердо.
Гормлейт показалось, что Бьорн и Хевнораак ведут какой-то странный танец – танец, состоящий не из движений, а из слов. Смысл этих слов ускользал от нее.
- Я рад видеть, что ты продолжаешь дело своего почтенного отца, - шелестел Хевнораак. – Мир и процветание, ярл, мир и процветание.
- Воистину, - подпевал Бьорн. – Я делаю все, что в моих силах. Все – и немного больше.
- Однако с каким же удивлением я обнаружил, - сказал жрец, - что этот мир – лишь видимость. Гадюка притаилась среди розовых кустов. Как будто ничего не происходит, но налоги стали больше, и у кузнецов вдруг прибавилось работы, и наемники стягиваются в твой город, как волки, почуявшие добычу.
- Отчего драконы вновь появились над восточными горами? – спросил Бьорн вместо ответа. – Отчего иногда, в темные ветреные ночи, я слышу их крики, и они полны горя? Отчего время бежит все быстрей год от года, и люди умирают, не дожив до старости? Я не лезу в твои дела, жрец, не лезь и ты в мои. Храм твой купается в роскоши, неужели тебе не довольно?
Маска надежно скрывала лицо жреца, но Гормлейт заметила, как его костлявые пальцы сильнее сжались на посохе. Однорукий тоже это заметил, и слегка коснулся рукояти меча.
- Храм – не твоя содержанка, ярл, - тихо сказал Хевнораак. – Ты зря думаешь, что можешь откупиться. Брось свою затею, распусти дружину, пусть и дальше все идет своим чередом. Мир и процветание.
- Не будет ни мира, ни процветания, пока нет верховного короля, и Скайрим погряз в междоусобицах, ты ведь знаешь это, жрец. Наши распри вам на руку – пока мы грыземся между собой, вы становитесь все сильнее, как слепни, напившиеся крови, - ответил Бьорн. – Передай Старейшему, что я все решил.
Хевнораак стукнул посохом об пол, высекая лиловые искры.
- Ты молод и глуп, - сказал он насмешливо. – Ты бросаешь вызов бессмертным.
Ярл улыбнулся.
- Ты – не бессмертен.
И Гормлейт, наблюдавшая за ними, затаив дыхание, поняла, что только что началась долгожданная война, и почувствовала не страх, но злую, пьянящую радость.

Через два дня она впервые убила человека.
Это оказалась женщина – маленькая, худая, она горбилась и поэтому казалась старше своих лет. Она была одета, как кухарка, но Гормлейт знала всех кухарок в лицо. Когда она коснулась ее плеча, из-под фартука женщина выхватила тонкий кинжал, который прочертил на доспехах Гормлейт длинную царапину. Она отрубила убийце голову прежде, чем поняла, что вообще происходит.
- Этого следовало ожидать, - сказал Однорукий, ничуть не удивившись. – Храм еще не раз пришлет убийц. Будь начеку.
Теперь Гормлейт стала одним из личных телохранителей ярла, которого, несмотря на его физическую слабость, начала уважать. Она не знала, почему Однорукий выбрал ее. Может, лишь потому, что она никогда не ходила в драконий храм, чтобы молить о бессмертии. С того дня она не раз еще присутствовала в главном зале, где ярл принимал посетителей и послов, бывала и в комнате с огромным камином, где проводились советы. Постепенно картина начала проясняться, Гормлейт узнала о давней борьбе за власть, существующей между ярлами и драконьими жрецами, и о том, что верховный король не избирался уже триста лет, потому что в его отсутствие всей властью обладал Конарик, Старейший, говоривший на драконьем языке. Узнала она и про то, что ее учитель и командир, Однорукий, был когда-то храмовым стражем, и с тех пор владел несколькими Словами Силы, складывающимися в священный ту'ум, самое могущественное оружие древних.
- Научи меня, - попросила она однажды.
- Никогда не слышал, чтобы женщине был доступен ту'ум, - сказал он. – Вы, бабы, визжите, как паленые свиньи, а для Крика нужно иное.
Но Гормлейт не отставала, и тогда он сказал ей:
- Запомни Слово – Фус. Это значит – Сила.
- Фус, - повторила она. – И что теперь?
Однорукий не ответил, повернулся и ушел, и она поняла, что больше от него ничего не добьется.
- Фус, - пробормотала Гормлейт себе под нос так тихо, что можно было подумать ,что она чихает. – Фус. Фус!
Те дни в преддверии войны, когда она целыми днями упражнялась во владении мечом, несла свою стражу позади трона, а в редкие свободные минуты убегала к реке, чтобы потренироваться в ту'ум, были, пожалуй, вторым самым счастливым периодом в ее жизни.

Свое первое настоящее сражение Гормлейт запомнила плохо. Раньше ей всегда представлялись армии, выстроившиеся друг против друга в чистом поле, при ярком свете солнца. Но вместо этого они напали на лагерь противника перед рассветом, было темно, в воздухе висел белесый туман. Гормлейт не могла понять, где чужие, и где свои, и просто сражалась с теми, кто первым нападал на нее. Отцовский меч с легкостью разрубал доспехи и человеческие кости, и было кроваво и шумно, страшно и весело. Вытаскивая меч, застрявший между ребер очередного неудачника, Гормлейт не думала ни о чем, просто зная, что именно для этого была рождена – точно так же, как птица рождена для полета, вол – для пашни, дракон – для власти.

Через два месяца похода, уже после того, как к войску Молодого Бьорна присоединились дружины Хельги, и Серена Большеногого, и Свена Свеннсона, и наемники под знаменем волка и ястреба, высланные вперед разведчики принесли весть о том, что на дороге их ожидает драконий жрец с небольшим отрядом. Ярл кивнул, как будто ждал этого.
Жреца звали Вокун.
Гормлейт слышала обрывок его беседы с ярлом. Ее не удивило, что Девять грызлись за власть и между собой. Конарик возглавлял войско, набранное в верных ему владениях, чтобы противостоять новому королю. Большинство прочих жрецов поддерживало его, кроме Кросиса, отшельника с Двуглавого Пика, и Морокеи, интересы которого лежали вне этого мира. Вокун же, то ли дипломат, то ли шпион, был темной лошадкой.
Он принес дурные вести.
- Отступись, пока не поздно. Конарик призвал Алдуина.
Гормлейт подумала, что ослышалась. Разве это возможно? Король долго молчал, опустив голову.
- Как? – спросил он. – Зачем? Великому никогда не было дела до наших распрей. Я… не думал посягать на его божественную власть.
- Господин наш Алдуин, - сказал жрец, осторожно подбирая слова, - все же не человек, и не пытайся судить его по своей мерке. Это всепожирающее пламя вулкана, который дремлет пока, но разбуженный – выплеснет свой разрушительный огонь наружу. Алдуина нельзя тревожить до конца времен, если не хочешь, чтобы конец времен наступил раньше срока.
- Но Старейший…
- Старейший давно безумен, - отрезал Вокун. – Отар смотрит ему в рот, Рагот и Хевнораак готовы на все, лишь бы утолить свою злобу. Накриин глуп, но могуществен. Готовься к худшему, король.
- Я не сдамся, - ответил Бьорн.
Вокун насмешливо прищелкнул языком.
- Зря.

Несмотря на мрачные пророчества Вокуна, королевское войско взяло Корваньюнд.
В той битве погиб Йонас, с которым Гормлейт иногда делила ложе. Она не почувствовала ни горя, ни тоски. Люди смертны, как любил напоминать Вокун. К тому же, Йонаса теперь ждала вечная битва и вечный пир в Совнгарде, и Гормлейт была рада за него.
Они задержались ненадолго, чтобы сложить погребальные костры для павших. Гормлейт бросила в костер небольшой букет цветов. Она стыдилась этого, но так было принято - испокон века женщины собирали цветы для мертвецов, чтобы положить их в могилу или сжечь на погребальном огне.
- Погиб твой муж? - спросил ее Вокун.
Это был единственный раз, когда он заговорил с ней.
- Нет. Просто друг.
- Плачь, женщина, - зловеще сказал он. - Плачь, потому что спасения нет, ни на этом свете, ни на том.
Гормлейт обернулась к нему. Ее губы были плотно сжаты, но глаза сухи.
- Разве похоже на то, что я плачу? - ответила она с вызовом. - Я увижусь с павшими в Совнгарде, когда придет мой черед.
- О, - она была готова поклясться, что жрец улыбается. - Ты разве не знала? Впрочем, простонародью и не положено знать такие вещи… Чем, по-твоему, мы платим Алдуину за крохи его могущества, которыми он делится с нами?
- Чем?
- Душами, - прошептал Вокун. - Душами смертных. Не только твой мертвый друг пирует нынче в Совнгарде. Сам Алдуин явился туда на пир.
- Что?..
- И он совершенно точно ест не цветы.
Гормлейт смотрела на него, пораженная.
- Я тебе не верю, - сказала она, наконец. - Ты предатель.
- Ты знаешь, что означает мое имя? - вдруг спросил Вокун.
- Нет.
- «Тень».
Он помолчал и добавил:
- Время близится к закату, а закатное солнце отбрасывает длинные тени. Слишком длинные, порой. Я не предатель, а ты - всего лишь глупая смертная девчонка.
На следующий день Вокун исчез.

С боями они медленно продвигались на восток. Один за другим города и селения признавали власть верховного короля. Бьорн смеялся и обещал людям, что зиму они встретят уже в Виндхельме. Однорукий же становился все мрачнее.
- Они заманивают нас, - твердил он на каждом совете. - Заманивают нас в горы, туда, где живут драконы.
Теперь Гормлейт часто видела драконов. Они вились над далекими еще горами и издали казались не больше комаров. Ей было интересно, каковы они вблизи. Ей было интересно, сумела бы она убить дракона.
В последнюю ночь, когда она еще была счастлива, в палатку, которую она делила с еще тремя девами меча, ворвался Однорукий. Он был необычно взволнован.
- Драконы, - сказал он. - Вели трубить к оружию, мы должны защитить короля.
Драконов было множество, едва ли не сотня, как ей показалось вначале - уже потом она поняла, что вряд ли их было больше полутора десятков. Воздух полнился их криками и шелестом кожистых крыльев. В считанные минуты весь лагерь запылал, и тогда с предгорий на него посыпались воины Конарика.
В ту ночь у Гормлейт впервые получился ту’ум.
- Фус! - кричала она, и вражеские воины спотыкались и падали прямо в огонь. - Фус!
Она кричала, пока не сорвала голос, и черный дым обжигал ее легкие, а драконы реяли в вышине, под бледными звездами, прекрасные, ненавистные, недосягаемые.
В ту ночь Гормлейт попыталась убить дракона.
Он опустился на землю, не по необходимости, но чтобы развлечься: хватал людей зубами поперек туловищ, тряс и отбрасывал в сторону, как ненужный мусор. Его мощные челюсти раскалывали доспехи, будто скорлупу лесных орехов. Один из воинов понравился дракону особенно: он выковырял его из доспеха, как грязекраба из панциря, и принялся поедать его внутренности. Гормлейт подумала - неужели ему не противно? За несколько месяцев войны она уже успела узнать, что внутри у человека много всего, в том числе и дерьма. Но больше думать было некогда, и Гормлейт сделала единственное, что могла - подняла отцовский меч обеими руками и с размаху обрушила его на драконий хребет. Дракон зарычал и, извернувшись, ударил ее хвостом плашмя. Гормлейт отлетела в снег, все еще сжимая в руках сломанный меч: от клинка осталась полоска стали не больше ладони длиной. Обломок лезвия, да позолоченная рукоять.
Дракон склонился над ней и приблизил морду к ее лицу. Он был так близко, что Гормлейт чувствовала исходящий из его пасти смертоносный жар - и мерзкий запах только что сожранных внутренностей.
- Faas, - пророкотал дракон, - Faas, joor.
Она лежала, не в силах шевельнуться, и смотрела в его умные злые глаза. Ей казалось, что его клыки уже вонзились в ее тело, что изогнутые когти терзают ее плоть, что дракон пожирает ее заживо, начиная с ног, как того беднягу. Но на самом деле чудовище не шевелилось.
- Faas, - снова повторил он.
Гормлейт вспомнила слова Вокуна - она, погибнув в бою, вовсе не присоединится к своим пирующим предкам, а будет пожрана ненасытным Алдуином.
Тогда она познала страх.
Утром она нашла своего короля. От королевского шатра остались две обугленные дочерна жерди, все остальное превратилось в жирный пепел. Среди пепла валялись какие-то куски, имеющие смутно человекоподобную форму, с вкраплениями оплавленного металла, но она узнала среди них короля. Драконье пламя превратило его в огромную шкварку. От трупа вкусно пахло жареным мясом, и Гормлейт вырвало.
Она нашла также и Однорукого. Огонь сожрал его ноги ниже колена, но все остальное было нетронуто. Ему повезло - он погиб до того, как его коснулось пламя, пал от меча, как и подобает воину. Противник его валялся поодаль. Гормлейт переступила через его тело, когда пробиралась к хускарлу. Под трупом Однорукого остался островок нерастаявшего снега, пропитанного кровью. Сплетни врали - вовсе не ледяное море текло в его жилах, а обыкновенная красная кровь.
Уцелевшие в ночном сражении бродили по лагерю, выискивая своих товарищей - то ли чтобы попрощаться, то ли чтобы снять с них сапоги. Потом люди небольшими группами потянулись обратно на запад. Гормлейт шаталась по пепелищу до заката.
Смертная.
Смертная.
Это слово стучало у нее в ушах, когда она брела через заснеженный лес, спотыкаясь о корни деревьев и увязая в сугробах.
Смертная.
За ее спиной выли волки. Нынче ночью их ждала богатая, воистину королевская трапеза. Гормлейт шла через лес.
Смертная.
Ее охватил холод - ночь была ясная, морозная. Она очень устала, но продолжала идти. Все кончено, шептал ей на ухо вкрадчивый голос драконьего жреца, все кончено. Ты - глупая, глупая смертная девчонка, ты должна лечь и умереть, умереть, умереть…
Страх сожрет ее, понимала она. Страх сожрет ее душу раньше, чем это сделает Алдуин.
Впереди больше не сияли огни Совнгарда. Ее ждал только снег, снег, снег.


- Я ненавижу тебя, - сказала Гормлейт.
Партурнакс опустил голову ниже, так, что их глаза оказались на одном уровне.
- Почему? - спросил он с легким интересом.
- Я ненавижу тебя, - повторила Гормлейт. - Ненавижу вас всех. Драконов. За то, что мы для вас - все равно что мошки-однодневки, вьющиеся над рекой. За то, что вы видели начало мира и увидите его конец. За то, что вам открыты небеса. За…
- «За то, что мы смертны», - подсказал Партурнакс.
- Да. И только посмей - слышишь, посмей только корчить умильную морду и говорить, что ты понимаешь!
- Faas, - сказал дракон задумчиво, и, услышав это слово, Гормлейт вздрогнула. - Я чую страх. Ты боишься.
- Я бы перебила вас всех до единого, - с тоской прошептала она. - Включая тебя.
- Это не сделало бы тебя бессмертной.
- Нет, конечно нет.
Партурнакс смотрел на нее внимательно, будто изучая.
- Но было б не так обидно.


продолжение следует.