Ну типа фанфик

[sickbastard]

Название: Фата-моргана
Автор: Больной Ублюдок
Персонажи: почти исключительно новые, увы мне. И еще Хагрид.)
Тип: джен
Жанр: приключения/драма
Рейтинг: та невинно все. PG-13 пусть будет.
Предупреждения: это почти оридж. К тому же, я всегда хотел написать что-то вроде стандартного путешествия в Серые Горы - за золотом, которого, как всем известно, там нет.
Саммари: Этот лес объявлен заповедным, и посещение его запрещено. Но вокруг него роятся странные слухи, которые привлекают глупцов и авантюристов…

Кстати, забавно выходит: я эту хрень начал писать еще в ноябре, потом забросил. И тут смотрю - на БФ фик со сходной концепцией - основанный на идее магического постапокалипсиса, "держи меня за руку", кажется. Некоторые идеи все же носятся в воздухе.

Он едва не пропустил нужный поворот - проселок не был обозначен ни на одной карте, и неудивительно - если оставленные автомобильными колесами колеи были еще различимы, то посередине дорога густо заросла вереском. Когда он проезжал над ним, вереск пригибался, шурша по днищу взятого напрокат форда. Дорога становилась все уже, так, что ветки молодых сосенок и осин хлестали по окнам, и он начал уже опасаться, что в один прекрасный момент застрянет где-нибудь между деревьями, как подлесок расступился, и он увидел покосившийся забор и калитку, покрашенную в ядовито-голубой цвет. У калитки стоял чумазый мальчик лет четырех и, засунув палец в рот, смотрел на приближающийся автомобиль большими круглыми глазами. Еще две машины были припаркованы поодаль – здоровенный внедорожник – удивительно, как он смог проехать сюда по узкой тропинке – и видавший виды фольксваген, на переднем стекле которого болтался голый резиновый пупс.
Мужчина заглушил двигатель и вылез из машины. Вразвалочку – от долгого сидения за рулем ноги плохо слушались его – он подошел к забору и, прищурившись, окинул взглядом одноэтажную каменную хижину, носившую на себе ту же печать запустения и разрухи, как и все вокруг. За забором продолжался лес – сосны, березы, вереск и пожелтевшая осенняя трава – и единственными признаками, что дом еще не заброшен, была одинокая клумба с чахлыми астрами – да вывешенные между двумя соснами подштанники.
- Скажи, ребенок, дома ли твой отец? – спросил вновь прибывший, обмахиваясь шляпой. Мальчик не ответил, только вытаращил глаза еще пуще, вынул палец изо рта и засунул в нос. Мужчина брезгливо поморщился, потом коснулся калитки кончиком пальца и поморщился еще сильнее, так, что стал похож на обиженного бульдога. Калитка оказалась свежеокрашенной.
- Глушь, - пробормотал он. – Глушь с медведями.
Он прошел в калитку, тщательно следя за тем, чтобы не коснуться ее краем своего светло-коричневого шерстяного пальто, поднялся на крыльцо и деликатно постучал в дверь. Никто не ответил ему. Только не пойми откуда вынырнул пушистый серый кот и принялся тереться башкой об его ногу, оставляя длинные светлые шерстинки на тщательно отглаженных брюках.
Мужчина вздохнул, оттолкнул кота и постучал еще раз, с такой силой, что в доме задребезжали замызганные стекла.
- Что нужно?
Дверь распахнулась так резко, что мужчина не успел даже отдернуть руку – так и остался стоять с занесенным кулаком.
- Одноглазый, - ответил он, неожиданно для самого себя оробев. Стоящий перед ним парень был не старше восемнадцати, но его угрюмый вид внушал невольные опасения. – Мне нужен Одноглазый.
- Его нет.
Гость растерялся.
- Как нет? Мы договаривались. Я… - тут он покосился на припаркованную за забором машину, - Ф-форд, мистер Джон Форд… почти как Генри Форд, только победнее…
- Он в больнице, - оборвал его парень, вышел на крыльцо, прикрыл за собой дверь и окинул мистера Форда оценивающим взглядом – от кончиков стоптанных кроссовок до потной розовой лысины. Судя по сурово нахмуренным бровям, увиденное ему не понравилось. – И вы опоздали.
Форд помолчал секунду, переваривая информацию.
- Значит ли это, милейший мой сэр, - начал он осторожно, - что, невзирая на прискорбное происшествие, случившееся с вашим… батюшкой… наша маленькая прогулка все же состоится?
- Состоится, - сказал кто-то сзади. – Хотя на месте нашего проводника я бы не стал вас ждать. Вы опоздали на полчаса.
Говорившему было уже за сорок, по крайней мере в его коротко подстриженных темных волосах уже показалась седина, он был высок и жилист и чем-то напоминал поджарого охотничьего пса – если, конечно, существуют псы, курящие крепкие сигареты.
- Дороги, - вздохнул Форд и неопределенно взмахнул в воздухе шляпой, разгоняя сизый сигаретный дым, слоями зависший во влажном осеннем воздухе. – О, эти деревенские дороги, любезнейший… мы ведь еще не представлены?
Курильщик фыркнул.
- Нескромный вопрос, любезнейший, - ответил он в тон, - учитывая, что мы собрались нарушить сразу три закона.
Форд пожал плечами.
- О да, сохранение анонимности было бы крайне желательно. Но для удобства коммуникации, вы, дражайший сэр, могли бы озаботиться псевдонимом.
- Псевдонимы, - курильщик осклабился, - по-вашему, они продаются в магазинах туристического снаряжения, рядом с альпинистскими крючьями и спальными мешками? Впрочем, вы можете называть меня Джоном Доу. Предупреждая ваши вопросы – нашего психопомпа зовут Том – нет никаких сомнений, что это ненастоящее имя, а вон та красотка, - на этих словах мистер Доу махнул рукой в сторону зарослей можжевельника - именует себя Дороти.
Форд взглянул в указанном направлении и увидел скромно стоящую в тени девушку. Она казалась ужасно юной и напуганной. Заметив, что общее внимание обращено на нее, она подошла и кивнула мистеру Форду. Он удивился про себя – каким ветром занесло эту чистенькую девочку на самую глухую окраину шотландского заповедника. С ним-то самим все ясно, да и мистер Доу, как ни старается казаться загадочным, виден насквозь. Охотника Форд чуял за милю, даром что у того сейчас не было в руках ружья.
– Дивно. Джон Форд, к вашим услугам, - он еще раз взглянул на тщательно выбритую физиономию охотника и, не удержавшись, добавил:
- Вам больше подошло бы имя Натти Бампо.
Охотник изумленно уставился на него, потом вдруг громко расхохотался.

- Все здесь? – нетерпеливо спросил Том. – Тогда выступаем. Но прежде я хочу вам кое-что сказать.
Он выудил из-под крыльца здоровенный рюкзак и повесил на плечо двустволку, окидывая свое маленькое стадо усталым взглядом овчарки.
- Первое, - сказал он. – Вы будете слушаться меня беспрекословно. Вас сюда никто не звал, поэтому расстанусь я с вами без сожалений. Второе. Если кто-то сомневается, нужно ли ему все это – советую ему подумать еще раз, и подумать крепко, потому что если вы войдете в лес, вернуться сможете только вместе со всеми. Если вы передумаете сейчас, деньги я верну, не сомневайтесь. Третье. Никаких фотоаппаратов. Если хотите фотографировать, езжайте к Лох-Нессу. И четвертое.
Он сделал паузу. Форд подумал, что эта речь отрепетирована заранее. Может даже, парень не сам ее придумал. Наверное, так приветствовал туристов его папаша - Одноглазый. Форду стало интересно, сможет ли юнец справиться с группой людей, которые все старше его – характер у парня явно не сахар, но не факт, что он сладит с тем же Кожаным Чулком. Да и сам Форд – он, конечно, будет прислушиваться к рекомендациям проводника, но в рамках разумного. В конце концов, у него здесь свои цели и свой интерес.
- Четвертое, - повторил Том, чуть повысив голос. – В Лесу вы увидите вещи, объяснить которые будете не в состоянии. Многие из них опасны. Некоторые – опасны смертельно. Поэтому если кто-нибудь из вас увидит что-нибудь необычное… хоть что-нибудь… он скажет мне немедленно и мы уйдем оттуда. Если кого-то это не устраивает – вы знаете, что делать.
- Ехать фотографировать Несси, - закончил за него Доу, паскудно ухмыляясь. Юноша сделал вид, что не замечает иронии.
- Именно.
С Доу будут проблемы, снова подумал Форд. Обязательно будут. Он охотник на крупную дичь. Крутой мужик. Не из тех, кто будет слушаться приказов какого-то молокососа. И тем более не из тех, кто сбежит, поджав хвост, при первых признаках неведомой опасности.
- Машины придется оставить здесь. Мы могли бы скостить десять-двенадцать миль, но велик риск наткнуться на лесников.
- Резонно, - охотник кивнул и снова ухмыльнулся, демонстрируя пожелтевшие от никотина зубы.
- Тогда разгружайте свое барахло, - парень неопределенно махнул рукой. Дороти уже копошилась возле своего багажника. Мистер Форд не спеша дошел до тезки-форда, с которым за три часа тряской езды по заросшим проселкам успел почти что сродниться, тяжело вздохнул, потом достал из-под сидения рюкзак. Он показался ему очень тяжелым. Путешествие обещало быть не из приятных.

- Уходишь, значит.
У женщины было совершенно бесцветное лицо – такое лицо увидишь, и тут же забудешь. Мистер Форд уже видел такие лица – и знал, что сила, стирающая с них все краски, именуется скорбью. У нее такой вид, как будто кто-то умер, подумал он и тут же вспомнил – Одноглазый. Тот парень, Том, сказал, что отец в больнице. Форд постеснялся спросить, что случилось – не его это дело. Теперь, глядя на убитое лицо миссис Одноглазой, он подумал – наверняка что-то серьезное.
- Ухожу.
Женщина судорожно вздохнула, комкая в руках конец фартука. Маленький мальчик, который до этого бродил у калитки, подбежал к матери, и молча показал брату кулак. Том не обратил на него внимания.
- Если с тобой что-нибудь случится, я не переживу, - твердо сказала мать.
- Со мной ничего не случится, - ответил Том. По его скучному голосу, Форд понял, что этот разговор происходит у них не в первый раз.
- Твой отец тоже так говорил. А теперь даже имени своего не помнит.
- Мама…
- Это плохое место, сынок. Плохое место для людей.
- Мама, мне пора.
Парень быстро шагнул вперед, как будто хотел ее поцеловать, но потом смутился и вместо этого просто неловко погладил мать по плечу. Он попытался было потрепать маленького братца по голове, но тот вывернулся из-под его руки, сердито сверкая глазенками. Том пожал плечами, отвернулся и подошел к машине, возле которой его уже ждали остальные.
- Идемте, - отрывисто бросил он, перекинул через плечо здоровенную двустволку и быстро зашагал по раскисшей дороге; остальные гуськом потянулись за ним. Женщина стояла, не двигаясь с места, пожирая удаляющуюся фигуру своего сына жадным взглядом, как будто пытаясь запомнить малейшие детали этой сцены. Никто из туристов не решался смотреть ей в лицо.
- Ах, матери, - пробормотал мистер Форд больше про себя.– Если б на то была их воля, мы все до седин ходили бы на помочах.
Том угрюмо взглянул на него и промолчал.


Через несколько миль Дороти поняла, что лямки своего рюкзака отрегулировала неправильно. Они были чересчур длинными, и поэтому при каждом шаге рюкзак бил ее по заднице, издавая при этом какое-то глухое лязганье. Дороти попыталась вспомнить, в каком порядке упаковала туда вещи, и пришла к выводу, что звуки издавали консервные банки. Она подсунула большие пальцы под лямки, чтобы хоть как-то смягчить монотонный, выводящий из себя жестяной перестук, разрываясь между желанием остановиться и разобраться с проклятыми банками, и опасением задержать группу на самом опасном участке пути.
С проселка, который вел к дому Одноглазого и дальше в деревню, они свернули на неширокую тропу, уходившую на запад, в сторону заповедника. Периметр запретного леса охраняли патрули лесничества, и, замешкавшись на дороге, ничего не стоило наткнуться на такой патруль. Дороти понятия не имела, какое наказание полагается за пересечение границы заповедника. Наверное, она отделается штрафом. А вот мистеру Доу и Тому грозит обвинение в браконьерстве – они тащат с собой ружья, и выглядят так, как будто готовы ими воспользоваться. Почему-то Дороти хотелось, чтобы у нее тоже было ружье. Не то чтобы она умела с ним обращаться, конечно.
Но так было бы спокойнее.

Солнце перевалило за полдень, когда тропа кончилась, затерявшись в вереске, и идти стало труднее. Местность была холмистая – ближе к вершинам росли сосны и белый мох, сухой несмотря на прошедший ночью дождь, но если спуститься в ложбину, ноги начинали вязнуть в болотной жиже, а высокие ровные сосны сменялись чахлым осинником и зарослями багульника и голубики.
- Мы пересекли границу, - сказал Том во время короткого пятиминутного привала. – Но расслабляться не советую. Лесники избегают углубляться в лес, но здесь мы вполне можем наткнуться на кого-нибудь из них. Лучше не задерживаться.
Дороти выругалась про себя. Плечи уже начинали ныть от непривычной тяжести, но жаловаться было некому. Она снова поправила рюкзак – нет, точно что-то не так было с его конструкцией: лямки вроде подтянула, а консервные банки по-прежнему хлопают по заднице, хоть и с меньшим размахом – и ускорила шаг.
- Поразительное место, не так ли?
Дороти подумала, что среди всех них человек, называющий себя Джоном Фордом, пожалуй, самый странный. Лысеющий пижон в длинном пальто и брюках со стрелками, теперь заляпанными болотной грязью почти до колена, казался совершенно неуместным здесь, в царстве сосен и поросших вереском холмов, но его самого это несоответствие не смущало нисколько.
- А воздух, воздух-то какой! – мистер Форд шумно вздохнул и раскинул руки в стороны, как будто пытаясь схватить упомянутый воздух в объятья. Его левый рукав задел плечо Дороти, и она отпрянула, глядя на нахала исподлобья, похожая на рассерженную кошку.
- О, простите, моя дорогая, - сказал Форд, ничуть не смутившись. – Я, должно быть, слегка захмелел. Такой воздух… кажется, что его можно пить, как золотое вино. А те холмы, которые тонут в синеватой дымке… они похожи на женскую грудь, едва прикрытую шифоновым платьем. Вон, взгляните…
Дороти прищурилась и посмотрела в указанном направлении, про себя позавидовав буйной фантазии мистера Форда. Там, где тот видел женские груди, она нашла лишь поросшие лесом холмы.
- Вы знаете, моя милая леди, - продолжал Форд, - сейчас мы пересечем невидимую границу и окажемся в сказке, да-да, в сказке. Какие истории ходят про этот лес и скрытые в нем чудеса! У меня сердце замирает при одной мысли о них…
Он на секунду отстал, чтобы порыться в своей сумке, а когда вновь нагнал ее, в его руках была небольшая видеокамера. Дороти шарахнулась от нее в сторону и прошипела:
- Никаких съемок. Не смейте! Иначе я… я разобью вашу камеру, клянусь.
На добродушном розовом лице Форда появилось выражение растерянности.
- Помилуйте, милая, - сказал он, – У меня и в мыслях не было вас подставлять. Напротив, я хотел попросить, чтобы вы сняли меня. Я пойду там, сбоку, а вы снимайте.
Дороти фыркнула.
- Да вы нарцисс, мистер Форд.
- Я журналист, - с достоинством ответил тот.
- Том говорил, что снимать нельзя, - напомнила Дороти. Форд досадливо поморщился.
- Он говорил только про фотографии, - сказал он. Отговорка, достойная пятилетнего ребенка, а не взрослого мужчины под сорок, подумала Дороти. Впрочем, Форд ей скорее нравился. Он был забавным.
- Хорошо, я вас сниму, - неохотно согласилась Дороти. – Я сниму, а вы за это расскажете мне, что вас привело сюда. Я имею в виду – про Лес.
- Любопытная юная леди, - Форд хотел погрозить ей пальцем, но чуть не выронил камеру. – Вы случайно не учитесь на журналистку?
- Нет, - отрезала она. – Это кнопка включения? А где зум?
- Вот тут, - показал Форд. – И ради бога, осторожней с камерой, дитя мое. Она мне заменяет жену, детей и собаку.
Форд снял шляпу, поплевал на ладонь, пригладив жалкий пух, еще остававшийся на его лысине, затем направился вслед за Томом и Доу, порядком их обогнавшими.
- Так хорошо видно? – спросил он взволнованно. Дороти, не отрывая взгляда от экрана камеры, показала ему большой палец.
- Вы в кадре, мистер, - сообщила она. – Камера, мотор!
Форд набрал в грудь воздуха, фальшиво улыбнулся и заговорил каким-то не своим, глухим и мрачным голосом:
- Сейчас мы находимся на опушке Запретного леса, самого таинственного из шотландских заповедников. Как следует из названия, посещение его запрещено для обычных туристов. Официально считается, что причина этого – охрана редких видов животных, таких как благородный олень или ушастая сова.
Форд сделал эффектную паузу и медленно пошел вперед. Солнце, проникающее сквозь кроны деревьев, золотило его одежду. Дороти двинулась параллельно с ним, не отрывая взгляда от экрана видеокамеры, на котором миниатюрный Форд гулял по лесу, сунув руки в карманы пальто, и глухо вещал:
- Многие места Шотландии окутаны легендами. Взять хотя бы замок Глэмис или знаменитое озеро Лох-Несс. Легенды становятся развлечением для любопытствующей публики, но не в случае с Запретным лесом. О нем рассказывают неохотно и шепотом. Многие из тех, кто осмелился отправиться туда, так и не вернулись. Некоторых из них находили потом в разных городах – от Глазго до Абердина, обычно в больницах. Никто из них не помнил, что приключилось с ним в лесу. Многие не помнили вообще ничего о себе, даже своего имени.
Форд цинично усмехнулся и задумчиво добавил, глядя прямо в объектив:
- Позже я представлю доказательства своих слов. Доказательства, которые заставляют думать, что решение закрыть лес для посещений и выставить кордоны продиктовано вовсе не охраной оленей.
Он едва заметно кивнул, и Дороти выключила камеру.
- А дальше? – спросила она.
- Дальше – потом, - сказал Форд. – Ближе к вечеру.
- А не темно будет?
- В том-то весь и смысл, - он хитро прищурился. – Темнота… тишина… далекое уханье филина… и тут из темноты выхожу я в пальто.
Дороти невольно хихикнула, но тут же осеклась и торопливо сунула камеру в руки журналиста.
Откуда-то из кустов вынырнули Том с мистером Доу.
- Ну, что встали? – нелюбезно спросил проводник. – Мы вас ждать должны?
- Оба-на, камера, - удивился Доу. – Вы, мистер, микроволновки с собой не взяли?
- Милостивый государь, - елейным тоном начал Форд, обращаясь к Тому, - я уверяю вас, что никоим образом не злоумышляю против кого-то из драгоценнейших спутников.
- Мне насрать, - коротко бросил проводник. – Я сказал – никаких съемок.
- Это самодурство! – возмутилась Дороти. – Он же никому не мешает!
Том посмотрел на нее грозно, но Дороти показалось, что в глубине его глаз кроется замешательство. Как будто он не знал, что делать дальше.
- Отдайте камеру, - сказал он тихо.
Форд отступил на шаг.
- Она мне заменяет семью, детей и собаку, - повторил он и спрятал камеру за спину, как ребенок.
- Отдайте, - Том говорил почти шепотом. – Мы в лесу. Здесь вы выполняете мои приказы или идете домой. Один. Немедленно.
На пухлом лице журналиста отразилось мучительное сомнение. Несмотря на юность, в Томе было что-то, что заставляло к нему прислушиваться. К тому же, Форд вовсе не был уверен, что сможет найти обратную дорогу. Вроде, надо идти на восток. Или на север. Наверное.
К тому же, с камерой или без, а Лес манил его.
- Ваша взяла. Держите.
Том быстро покрутил камеру в руках, снял крышку и выщелкнул аккумулятор.
- Это пока останется у меня, - сказал он, возвращая камеру владельцу, и сунул аккумулятор в нагрудный карман. Форд проводил его тоскливым взглядом.
- Самодур, - снова пробормотала Дороти. Том круто развернулся и зашагал вглубь леса. В мрачном молчании они последовали за ним.
Хорошего настроения как не бывало.

Вечером они разбили палатку в лощине между двумя пологими холмами. Поднялся ветер, и под его порывами сосны жалобно скрипели. С наслаждением избавившись от рюкзака, Дороти присела на поваленный ствол и посмотрела вверх, в густо-синее, почти черное небо, исчерченное переплетенными ветвями. В какой-то момент ей показалось, что сосны падают на нее, вначале медленно, еле-еле кренясь набок, потом все быстрее и быстрее, с оглушительным треском выворачивая корни из земли. Она вздрогнула и поспешно отвела взгляд, уставившись на растущий под ногами ландыш. Его листья побурели, а на стебле, там, где по весне цвели маленькие душистые цветочки, красовались четыре твердые оранжевые ягоды.
Вряд ли этой ночью мне удастся выспаться, подумала Дороти. Чертовски неуютное место.
Не говоря уж о том, что холодное.
Тем же вечером случился и второй скандал, который, впрочем, быстро затих: на этот раз Доу отчетливо был на стороне Тома, а ругаться с людьми, у которых единственных есть оружие, было как-то страшновато.
Началось с того, что Дороти спросила, как долго им еще идти.
- Дорога до замка займет два дня, - сказал проводник. – День на месте. Два дня на обратный путь. Итого неделя.
Мистер Форд пошевелил губами, подсчитывая в уме.
- Что-то у вас не сходится, юноша.
- Юноша прав, - вмешался вдруг Доу. – Если я чего-то понимаю в этой жизни, так это то, что планы строятся лишь для того, чтобы потом быть нарушенными.
- Идти будем только до заката, - продолжал Том. У него была раздражающая манера пережидать все вопросы и возражения, как налетевший вдруг порыв ветра – с полнейшим равнодушием. – Огонь разжигать нельзя. Фонарики – тоже.
Дороти и Форд заговорили одновременно, что-то возражая и доказывая. Охотник молча курил, иронически улыбаясь.
- Я сказал – нет, - Том впервые повысил голос. – Вы не знаете, кого может привлечь ваш свет.
- Лесников? – пискнула Дороти. Мальчишка смерил ее мрачным взглядом.
- В лучшем случае. Далее. Дежурить будем по очереди, первые дежурства ваши. Мы с мистером Доу – с двух до пяти утра, это самое… неспокойное время. Мистер Доу, оружие лучше держать наготове, но упаси вас господь палить без толку.
- Вы плохо обо мне думаете, юноша, - Доу сплюнул. – Я ходил на охоту, еще когда вы сиську сосали. Я знаю, когда надо палить, а когда не надо.
На Тома эта отповедь не произвела никакого впечатления. Дороти невольно восхитилась его самообладанием. Есть, наверное, преимущества в лесном житье-бытье… станешь тут храбрым, когда идешь, скажем, отлить, а из-за сосен на тебя волки смотрят.
Ей не хотелось даже думать о том, что ночью и ей самой может захотеться в кустики, и придется идти в темноту, рассеиваемую лишь слабым светом молодой луны – и черт его знает, кто живет в этой темноте.

Они быстро съели свой ужин, состоящий из холодных консервов и отсыревшего хлеба. Первое дежурство досталось Дороти. Она повернулась спиной к палатке и, закутавшись в одеяло, скорчилась на земле среди брусничника. Сосны стонали над ее головой. Дороти вдруг почувствовала себя очень одинокой и несчастной. Казалось, вокруг нет ничего, кроме чужого холодного леса – во всей вселенной остались лишь деревья, влажный мох и прелые листья. Она представила, что больше нет никого кроме нее и трех чужих мужчин, храпящих на разные голоса в палатке, и ей захотелось плакать.
За ее спиной что-то зашуршало. Дороти лениво обернулась, стараясь не разрушить свой уютный кокон из одеял.
- Не возражаете?
Она молча подвинулась. Доу опустился на бревно рядом с ней и достал из кармана сигареты.
- Странный лес, - сказал он.
Он затянулся и выпустил из ноздрей струйку дыма, серого на фоне черного неба.
- Почему?
- Животных нет, - ответил он. – Птиц нет. Даже какого-нибудь дятла. А ведь это заповедник, тут зверье должно только так бродить.
Дороти задумалась, пытаясь вспомнить, видела ли по пути сюда какую-нибудь живность. Получалось, что нет.
- Зачем ты здесь, детка? – вдруг спросил Доу. – Ищешь Оза, великого и ужасного?
- В некотором смысле.
- В некотором смысле, - передразнил он. – А не боишься? Ты одна… в лесу… среди незнакомцев…
Дороти медленно повернула голову. В ее глазах, казавшихся черными из-за расширившихся в темноте зрачков, плясали крошечные огоньки – отраженный кончик сигареты.
- Я, знаете ли, немного ведьма, - спокойно сказала она. – Никто не может мне навредить.
- Уверенность в собственной неуязвимости не доводит до добра.
Дороти промолчала.
- Железный дровосек, - вдруг пробормотала она.
- Что? – Доу прикурил следующую сигарету от предыдущей и запустил окурком в ствол сосны.
- Ну, если уж мы идем к Озу, - пояснила она. – Я Дороти, а вы – Железный дровосек. А Форд – наверное, Страшила.
- Ну да, немного мозгов ему бы не помешало, - Доу тихо засмеялся. – Лично я не прочь попросить у Оза новое сердце. И легкие.
- А Том тогда – Трусливый Лев? Не похож.
- Напротив, - возразил Доу. – Очень похож. Он боится куда сильнее, чем показывает.
- Боится? – Дороти нахмурилась. – Кого? Вас?
- Почему меня?
- У вас ружье.
- Кто я, по-вашему – Джек-Потрошитель? – проворчал Доу. – К тому же, если верить слухам, я - далеко не самое страшное, что есть в этом лесу. Нервозность нашего проводника это лишь подтверждает.
- А вы верите слухам? – тихо спросила Дороти. – Про исчезнувших людей. Про тех, кто забыл даже свое имя. Про тех, кто видел здесь странных животных. Несуществующих животных.
- Единорогов, - кивнул Доу.
- Да.
- Если бы не верил, меня бы здесь не было.
Где-то совсем рядом с ним раздался глухой звук. Доу вскочил на ноги. В его руках не пойми откуда оказался карабин. С полминуты он стоял неподвижно, вслушиваясь.
- Сова, - сказал он, наконец. – Все-таки здесь есть птицы. И то радость.
- Да, так и должно быть, - Дороти кивнула и добавила, встретившись глазами с испытующим взглядом охотника. – Я имею в виду – в лесах же обычно живут совы?
Доу промолчал. Его не оставляло ощущение, что девчонка знает про этот лес намного больше, чем говорит.
- Когда вы говорили про единорогов, - вдруг сказала Дороти, - вы ведь не имели в виду, что собираетесь на них охотиться?
- Детка, ты не говоришь о своих планах. Почему ты думаешь, что я поделюсь своими?
- Да мне вообще-то все равно, - Дороти равнодушно пожала плечами, поднялась с бревна и, упершись руками в бока, выпрямила затекшую спину. – Просто должна вас предупредить – тот, кто убьет единорога, будет проклят.
Она направилась к палатке. Доу чертыхнулся – догоревший окурок обжег ему пальцы.
- Это как – проклят? – крикнул он ей вслед.
Дороти обернулась, и на ее губах появилась нехорошая усмешка.
- О, когда это с вами случится, вы поймете.


Рассвет следующего дня выдался серым и промозглым. Солнце не показывалось, и угадать его местоположение можно было только по слепяще-белому пятну в облаках. После скудного завтрака они собрали палатку и продолжили свой путь на юг. Местность постепенно повышалась, холмы становились круче, иногда обрываясь в почти отвесные овраги, на дне которых клубился белесый туман. То и дело попадались глыбы гранита, некоторые – по восемь футов высотой – следы, оставленные прошедшим здесь когда-то ледником. Идти было тяжело. Никто не разговаривал. Даже Форд, еще вчера веселый, как птичка, после потери камеры заметно погрустнел, и только время от времени кидал в спину проводнику укоризненные взгляды.
Впрочем, угрызений совести Том не чувствовал. Форд может хныкать сколько хочет. В отличие от Тома, он понятия не имеет о том, что нравится лесу, а что нет. Список второго был значительно длиннее списка первого. Различная электроника его возглавляла.
GPS-навигатор мистера Доу сдох вчера незадолго до заката.
- А я-то было уже начал недоумевать – зачем нам нужен проводник, - сказал тогда охотник. – Но выходит, что от вас все же будет польза, юноша.
И он постучал ногтем по крышке навигатора.
- Здесь не работают электрические приборы.
- Тогда, может, вернете мне аккумулятор? – встрял Форд. Том даже не посмотрел на него.
- Нет.
Это правило было введено его отцом. Однажды Одноглазому довелось сопровождать группу студентов – таких же настырных журналистов, как Форд. Камеры сдохли на второй же день, вместо изображения выдавая лишь бегущие полосы помех. Менее упорные люди спрятали бы сломанные приборы в рюкзаки и на том успокоились, но журналисты, видимо, сделаны из другого теста. Они весь день бегали по лесу с включенными камерами и снимали помехи – а когда вечером сели пересматривать отснятый материал, увидели на фоне помех странные размытые фигуры. А ночью один из студентов, тот, кто стоял на вахте, взял нож и перерезал глотку двум своим товарищам, а потом и самому себе.
Из пяти человек, отправившихся в Лес, вернулись двое. В здравом рассудке же остался один Одноглазый.
В тот раз отцу повезло.
Том видел у девушки – кажется, Дороти – компас. Он никак не прокомментировал это, хотя знал – еще несколько миль, и компас тоже перестанет работать. Стрелка будет крутиться, как бешеная, как будто где-то здесь пролегают большие запасы железной руды. Геомагнитная аномалия, так это называл один из тех фриков, что толпами валили в Запретный лес. Том не знал, что именно это означает.
Сколько он себя помнил, к отцу всегда приходили странные люди. Некоторые приезжали на дорогих машинах, презрительно щурили глаза за золотой оправой очков и говорили с тошнотворной оксфордской правильностью. Другие – молодые, шумные, беспечные – гурьбой вываливались из своих раздолбанных пикапов и тут же принимались охать, визжать и бесцеремонно совать всюду свои носы. В карманах потертых джинсов они обычно находили для Тома пару-тройку слипшихся конфет, и вообще с ними было весело, поэтому такая разновидность туристов бесила его меньше остальных. Иногда появлялись молчаливые одиночки – молчаливые, впрочем, лишь до тех пор, пока не начинали излагать свои завиральные теории по Объяснению Всего Сущего – тогда уж их было не заткнуть. Содержание теорий варьировалось от религиозных бредней до маленьких зеленых человечков. Некоторые из них слышали голоса, которых не слышат нормальные люди. Отец научил Тома определять их по отсутствующему виду и паузам в речи. Паузы они делали для того, чтобы прислушаться к голосам. Таких брать в лес было нельзя.
Том не мог понять, что же случилось с отцом. Одноглазый был осторожен, опытен и редко терял людей – реже, чем другие проводники. Если не считать того жуткого случая со студентами, случившегося, когда отец был немногим старше, чем сам Том сейчас, было еще лишь три смерти. Одна женщина упала с обрыва – никто не знал, как так вышло, а единственный свидетель клялся, что она спрыгнула сама. Молодой парень ночью ушел из лагеря и уже не вернулся, а следы его затерялись в лесу. Еще одного мужика утащили келпи, когда он вздумал помыть ноги в безымянном озере.
Учитывая, что те, кто уходил в лес без проводника, обычно не возвращались вовсе, или возвращались, забыв даже свое имя, результат был совсем неплох.
В тот раз отец отправился в лес один. Том не знал, зачем.
Когда он не вернулся в назначенный день, они с матерью не волновались. Такое случалось и раньше. Прошла неделя, прежде чем они забеспокоились.
Через месяц они нашли его в психиатрической больнице в Абердине.
Отец не узнал их.

Через несколько часов на горизонте посветлело – как будто за следующим холмом лес заканчивался. Люди, уставшие от постоянных подъемов и спусков, повеселели и расправили ноющие плечи.
- Это что, опушка? – недоверчиво спросил мистер Форд. – Я думал, что лес… э-э-э… больше.
- Железная дорога, - коротко ответил Том.
- Железная дорога? В заповеднике?
- Это не всегда был заповедник. Дорога очень старая. Ей никто не пользуется.
Они раздвинули кусты можжевельника и по каменной насыпи влезли наверх. Том не соврал – одноколейка была заброшена, и заброшена давно. Рельсы проржавели, неприхотливые жесткие травы проросли между шпал. В нескольких десятках ярдов от того места, где они стояли, железную дорогу пересекал ствол поваленной сосны.
- Нам на другую сторону? – спросила Дороти. Том отрицательно качнул головой.
- Пока пойдем по шпалам. Иначе придется лезть через овраги. И еще…
Он замялся. На самом деле он был вовсе не уверен в своем решении. Железная дорога вовсе не была так безопасна, как ему хотелось представить. Но за ней начинались владения кентавров, а это было еще опасней.
Было еще одно, о чем Том не признался бы своему маленькому стаду, даже если бы его пытали паяльником.
Он никогда не был дальше железной дороги. Отец часто брал его с собой в лес, но границы они не пересекали. Да, он рассказывал ему о землях по ту сторону… о землях, в которых водятся диковинные существа, в шелесте листьев слышатся голоса, а воздух густ и тяжел от разлитой в нем магии, рассказывал об Озере и о Замке…
Но Том никогда не видел развалин Замка.
- Смотрите в оба, - сказал он, наконец. – Но не верьте своим глазам.

Идти по железной дороге оказалось вовсе не так легко и приятно, как могло показаться вначале. Шпалы были расположены слишком близко друг к другу, чтобы было удобно наступать на каждую из них, но слишком далеко, чтобы перешагивать через одну. Промежутки между шпалами были заполнены мелкими осколками камней, и их острые края больно врезались в ступни даже через подошвы кроссовок. Дороти чувствовала себя Русалочкой, обменявшей рыбий хвост на пару стройных ножек, кровоточивших при каждом шаге. К тому же разговаривать, идя гуськом, было неудобно. Том и Доу это понимали и потому топали молча. Но мистера Форда, обуянного жаждой общения, мелкие трудности не смущали.
- Знаете, милая леди, - зудел он, - я одного не могу понять. Что вам, такой юной, такой нежной, такой очаровательной…
- Ближе к делу.
- Что вам могло понадобиться в этом богом забытом месте?
Дороти скрипнула зубами. Почему он к охотнику не пристает? Ах, да. У Доу есть ружье.
- Конечно, это так притягательно, - продолжал болтать Форд, нисколько не смущенный ее молчанием. – Я имею в виду – тайна. Сказка. Волшебный лес с волшебным замком посредине…
- Волшебный? – пробормотала Дороти. – Что вы имеете в виду?
- Это одна из гипотез, - Форд поскользнулся на покрытой лишайником шпале и витиевато выругался. – Среди парней, исследующих паранормальные явления, она, прямо скажем, не пользуется популярностью.
- А какие пользуются? – бросил через плечо Доу.
- О, их десятки... Следы, оставленные внеземным разумом. Испытания психотропного оружия… из-за него, дескать, тем, кто сюда зайдет, и чудится всякое… Особое низкочастотное излучение, исходящее из разлома в земной коре и вызывающее то ли мутации, то ли галлюцинации. Что-то связанное с геомагнетизмом – не могу сказать точнее, по физике у меня всегда были тройки. А однажды я разговаривал с джентльменом, который утверждал, что этот лес – второй сад Эдемский, в котором Господь поселит новых Адама и Еву после Апокалипсиса.
Дороти фыркнула. Даже невозмутимый Том ухмыльнулся краем рта, что означало, что он все же прислушивается к разговору.
- Я его помню, - сказал он вдруг. – Того, с Адамом.
- Он был здесь? – спросил Форд.
- Был. Отец отказался взять его в группу, и он ушел в лес один.
- И?
- Он не вернулся, - Том отвернулся и ускорил шаг, как будто сожалея о внезапном приступе разговорчивости.
- Это было негуманно, - задумчиво сказал Форд. – Я имею в виду – по отношению к тому бедняге.
- Одноглазый был совершенно прав, - возразил Доу. – Психам здесь не место.
Дороти обогнала их, оставив за спиной разгорающуюся перепалку. Такие споры – об этике, о гуманизме, и тому подобных вещах, всегда казались ей пустым сотрясанием воздуха. Но она была довольна тем, что разговор ушел от опасной темы.
Волшебство.
Дороти подумала, что из них четверых она единственная – хотя, возможно, Том тоже – имеет хоть какое-то понятие о том, куда они на самом деле идут. И о том, что происходит в лесу.
Конечно, она не знала, откуда берутся чудеса. Никто не знал. Бабушка говорила ей, что магия – это искажение не физических даже, но логических законов. Говорила, что единственные законы, описывающие магию – это законы, которые не действуют. Как закон тяготения, или сохранения энергии, или даже закон о перемене мест слагаемых. Волшебство наступает, говорила бабушка, когда ты, скажем, берешь несколько яблок и считаешь их. Получается десять. Ты пересчитываешь те же яблоки еще раз, и получаешь восемь. Еще раз – одиннадцать.
Впрочем, эти разговоры также относились к тем, которые она, Дороти, считала бессмысленным пустословием. К тому же, бабушка была не в себе.
Дороти не знала, откуда берутся чудеса, но она знала, как вышло так, что про них стало известно магглам. Никаких идиотских ядерных испытаний или визитов инопланетян. Единороги жили здесь испокон века. Просто магглы узнали о них совсем недавно, когда барьер, ограждающий мир магии от мира тостеров и пылесосов, начал истончаться.

Какой-то резкий звук прервал ее размышления. Дороти резко остановилась. Ее спутники тоже встали, как вкопанные, озираясь по сторонам. Доу уже снял с плеча ружье. На все возможные беды у него был один ответ.
Звук повторился. Теперь было ясно, что его не может издавать живое существо. Резкий высокий свист, как будто пар выходит из клапана.
- Поезд! – закричал Доу. – Лопни мои глаза, поезд!
Паровоз мчался прямо на них, оглашая окрестности оглушительным свистом своего гудка. Из его трубы валил черный дым. Дороти смотрела на него, открыв рот, пока кто-то не дернул ее за руку. Она едва не упала, спускаясь с насыпи, но Доу поймал ее за плечи.
- Не стой на рельсах, - сказал он. – Размажет в лепешку.
И тут она вспомнила.
Дороти рванулась обратно. Доу пытался удержать ее за руку, но она увернулась и, оскальзываясь на осыпающихся камнях, помчалась вверх, к рельсам.
- Стойте! – закричала она во весь голос, почти заглушая свист паровоза. – Стойте!
Она выскочила на колею и принялась подпрыгивать на месте, размахивая в воздухе руками.
- Стойте! – кричала она, надеясь, что машинист заметит ее. – Туда нельзя! Там завал!
- Идиотка! – взревел Доу и полез вслед за ней. Краем глаза он увидел, как Том, успевший уже спуститься до середины насыпи, тоже поднимается вверх. Не было ни одного шанса, что он успеет.
- Слезай! – закричал Доу, не сводя взгляда с фигурки Дороти. На фоне бледно-серого неба ее силуэт казался вырезанным из черной бумаги. Как будто одного порыва ветра будет достаточно, чтобы смести ее…
- Дороти! Назад!
Он рванулся вперед, запнулся обо что-то и упал на одно колено, разодрав штанину и кожу под ней об острые камни.
- Дороти!
Грохот колес заглушил его голос.
Поезд налетел внезапно – несмотря на свой допотопный вид он несся со скоростью современного экспресса. Он промчался мимо, сверкая красными боками, в грохоте и в дыму, поднимая вихри угольной пыли, и проржавевшие рельсы стонали под его колесами. Доу поднялся на ноги и сделал несколько неверных шагов по направлению к рельсам. От ветра у него слезились глаза.
А потом все стихло.
Дороти стояла на том же месте. В последний момент она успела повернуться к поезду спиной и закрыть голову руками беспомощным и бесполезным жестом.
- Бо-бо-боже, - заикаясь, выдохнула она и повернулась к охотнику.
- Жива, - только и сказал тот. – Охуеть.
- Мамочки, - Дороти отняла руки от лица и бессильно опустилась на землю. Ее трясло.
Доу плюхнулся рядом с ней и попытался закурить. Сигарета выскользнула из неловких пальцев, и ее подхватил налетевший ветерок – последний отголосок воздушного потока, создаваемого призрачным паровозом.
Через минуту послышался стук падающих камешков и на насыпь вылезли Том и мистер Форд. Том был бледным, как простыня. Пухлая физиономия Форда, напротив, раскраснелась от физической нагрузки.
- Ты как? – спросил проводник. Дороти вдруг подумала, что это едва ли не первый раз за два дня, когда он обратился лично к ней. А мальчик-то стесняется, мелькнуло у нее в голове, и она хихикнула – жалобно и пискляво.
- Я не… ох…
Она глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки.
- Я вроде жива.
- Это не был настоящий поезд, - объяснил Том. – Здесь не ходят поезда, вы же видели, в каком состоянии рельсы.
- Поезд, идущий в ад, - пробормотал Доу. С третьей попытки ему все же удалось закурить. – Поезд-призрак.
- Зачем тебя вообще понесло на рельсы? – спросил Том, снова напуская на себя суровый вид. Напуганный мальчишка уступал место матерому следопыту.
- Я думала предупредить, - пролепетала Дороти. – Я думала – там же сосна повалена, поезд же разобьется… Я думала – он остановится.
- Да ни хера ты не думала! – рявкнул Доу. – Дура!
- Но-но, потише, любезнейший, - вступился за нее Форд. – Бедной девочке и так досталось. Кстати, милая, вы не скажете мне – как это было?
- Что – как?
- Когда поезд проехал сквозь вас.
Дороти зажмурилась. Ветер трепал ее светлые волосы, выбившиеся из хвоста. Она казалась совсем юной и в то же время очень старой – такие лица бывают у людей, только что чудом избежавших смерти.
- Я слышала грохот, - сказала она. – И детские голоса. И смех.
- Смех? – переспросил Форд.
- Это было, как ветер, - продолжала она. – Как если бы сквозь меня пронеслось само время. Я не знаю, как это описать.
- Ветер времени, значит, - Форд выглядел озадаченным. – Очень поэтично, конечно.
- Ненавижу поэзию, - Дороти открыла глаза. – А еще это было очень холодно, и я чуть не обгадилась от страха. Идем, что ли?
Доу вдруг рассмеялся, вскочил на ноги, схватил девушку в охапку и, не обращая внимания на ее вялое сопротивление и бултыхающийся за спиной рюкзак, закружил в некоем подобии вальса.


Первая ночевка по ту сторону железной дороги легко может оказаться последней. Так говорил отец. Он расставлял на столе солонки, изображающие горы, делал железную дорогу из сосиски, замок из сахарницы и заброшенную деревню из тарелки с беконом, и объяснял:
- Рельсы идут с юга на север и вот тут, за мостом, сворачивают к северо-западу. Слева, если смотреть отсюда… нет, не ешь пока сосиску! Так вот, слева только скалы на десяток миль. Голый гранит. Справа по насыпи можно спуститься, но Лес там опасен.
- Кентавры?
- Хоть что-то ты запомнил. Так что до озера лучше всего идти прямо по железной дороге. И ты помнишь, о чем я тебе говорил в прошлый раз?
- Не ходить дальше станции.
- Молодец, сын.
- Пап, можно я все же съем сосиску?

Том отчетливо понимал, что после того, как они сошли с рельсов, легкая часть пути осталась позади. Но железная дорога дальше была разбита. Насыпь пересекал огромный овраг. Отец ничего не говорил о нем, наверное, он появился совсем недавно, когда насыпь размыло осенними дождями.
Никакие призрачные поезда не были и вполовину так опасны, как Лес по ту сторону рельсов. Даже настоящий поезд – ну что он с тобой сделает? В худшем случае, размажет твои мозги по колесам.
В отличие от поездов, кентавры были довольно изобретательны.
Он надеялся, что они сумеют проскочить. Если все пойдет, как надо, завтра к вечеру они будут на станции. Там их путь окончится.
Туристов нельзя водить дальше станции, так говорил отец. Там тоже небезопасно, но дальше – дальше еще хуже. Рядом с Замком твой разум начинает вытворять странные штуки. Замок может сделать так, что остаток жизни ты проведешь, погрузившись в пруд по самые ноздри и считая себя лягушкой.
Том знал, что отец нарушил собственный запрет. Одноглазый уходил в лес один – он ходил к Замку, и Том должен будет повторить его путь, чтобы понять, что же случилось с отцом в тот день, когда он забыл свое имя.
- Первое дежурство – мое, - сказала Дороти, когда они закончили ужинать. – И вполне возможно, что второе тоже. Все равно мне сейчас не уснуть.
- Бедная девочка, - сочувственно пробормотал Форд, старательно выскребая из банки остатки соуса. – Хочешь, я посижу с тобой?
- Мне вовсе не надо утирать сопли, - огрызнулась она. Форд обиженно замолчал. Странная штука возраст, подумал Том. Форду под сорок, но он ведет себя как пятнадцатилетний. А ему самому девятнадцать, но он чувствует себя на все шестьдесят. Должно быть, все дело в ответственности.
Не надо было брать туристов. Это было… глупо. Нечестно. Сначала он должен был сам пойти в лес и узнать, что же случилось с отцом. А этим ребятам нужно было сказать, что поход отменяется.
Но на лечение отца будут нужны деньги. А он не знал иного способа их заработать.
Том отошел от палатки, встал лицом к дереву и расстегнул ширинку.
Хоть бы все обошлось, беззвучно прошептал он в темноту, глядя, как струя мочи впитывается в мох. Хоть бы все было нормально. Боже, пожалуйста.
Темнота безмолвствовала.


Джон Доу знал о физической боли больше, чем любому нормальному человеку хотелось бы знать. Он был охотником. Он убивал животных. Далеко не все они умирали безропотно.
Существует некий предел, за которым ты превращаешься в безмозглый страдающий кусок мяса. Но пока ты сохраняешь разум, боль – это всего лишь боль.
Доу осторожно, стараясь не делать резких движений, выбрался из палатки. Он был привычен к неудобствам походной жизни, но находиться в одной палатке с человеком, который на ужин ел фасоль, было выше его сил.
К тому же, он предпочитал страдать в одиночестве.
Рюкзак лежал возле входа в палатку, там, где он его и бросил. Когда Доу нагнулся нему, сердце закололо еще сильнее. Он неуклюже опустился на колени, одну руку прижав к груди, как будто готовился сделать предложение воображаемой красавице. Ладонью он чувствовал собственное сердцебиение. В какой-то момент ему показалось, что сердце сбивается с ритма, и он замер, дыша быстро и поверхностно – от слишком глубоких вздохов распирающая боль в груди становилась невыносимой.
Доу медленно расстегнул один из внешних карманов рюкзака и извлек из него упаковку таблеток. Он понятия не имел, помогает ли ему лекарство, или же приступ проходит сам. Обычно проходило не меньше получаса, прежде чем боль исчезала. Ему казалось, что таблетки должны действовать быстрее.
Он поднялся на ноги и осмотрелся. Все было тихо. Удивительно. Учитывая, сколько пугающих слухов ходит про это место, тут под каждым кустом должен сидеть монстр. Но уже вторую ночь все тихо и спокойно. Доу взглянул на часы. Циферблат слабо фосфоресцировал в темноте, стрелки указывали на пять минут седьмого. Он не сразу понял, что часы остановились.
Здесь не действует электроника, вспомнил он. Нужно было купить механические часы. Интересно, сейчас еще делают такие? Есть же всякие долбанутые любители старины…
Часы остановились вчера вечером. Наверное, в этот момент они пересекли некую незримую границу, за которой начиналась Страна Оз.
Страна Оз. Дороти.
Дороти.
Он только сейчас понял, что ее не видно. Она должна была дежурить, как и вчера в то же время.
Доу тихо, но злобно выругался. Потом подхватил карабин, с которым не расставался, и обошел лагерь по периметру. Куда могло понести безмозглую девчонку? Пошла по нужде и заблудилась?
Первой мыслью было дать выстрел в воздух, но что-то его остановило. Том твердил, что нельзя привлекать внимание, и в его словах было что-то, что заставляло к ним прислушиваться. Он, конечно, молокосос, но про Лес знает куда больше, чем все они вместе взятые. Доу осмотрелся внимательней. В двух шагах от пенька, возле которого лежало брошенное девчонкой одеяло, рос густой кустарник. Некоторые ветки его были сломаны, как будто кто-то шел через чащу.
Доу раздвинул кусты и полез напролом, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в слабом свете молодой луны. Может, он сумеет увидеть еще какие-нибудь следы…
Что-то липкое и невесомое коснулось его губ. Доу отпрянул, автоматически прикрыв лицо выставленным вперед локтем. Для человека, который полжизни провел в лесах, он до смешного пугался всякий раз, вляпавшись в паутину. Он не боялся пауков, даже ядовитых, но в прикосновении паутины было что-то, заставлявшее его содрогаться от острого, пароксизмального отвращения.
Дорожка из сломанных веток вела его на запад. В какой-то момент ему показалось, что ветки обломаны специально, как будто Дороти таким способом помечала свой путь. На одном сучке он нашел клок серебристо-белых ниток, или, может, шерсти. Дороти зацепилась рукавом свитера, или тут прошло какое-то животное?

А потом кусты расступились, и Доу оказался на небольшой поляне, залитой бледным лунным светом. Дороти сидела, прислонившись спиной к дереву, и, увидев охотника, прижала палец к губам.
А перед ней, уместив голову у нее на коленях, лежал единорог. Его белая шкура отливала серебром. Отличная мишень.
Медленно, бесшумно Доу поднял ружье и прицелился. Если он будет достаточно аккуратен, выстрел не заденет девушку…
Дороти отчаянно замотала головой и наклонилась вперед, обняв единорога за шею. Его бока с резко выступающими ребрами мерно поднимались и опускались в такт шумному дыханию.
- Отойди, - одними губами шепнул Доу.
- Нет, - ответила она.
Единорог поднял увенчанную длинным витым рогом голову. Когда лунный свет упал на его морду, Доу увидел, что его глаза затянуты белесыми пленками. Он очень стар, вдруг понял Доу. Стар и слеп.
Единорог с трудом поднялся на ноги и замер, прядая ушами и втягивая воздух вывернутыми ноздрями. Потом повернулся к Доу и нагнул шею, наставив на него рог.
- Не надо, - попросила Дороти.
Доу выстрелил.
Серебристая кровь, похожая на ртуть, брызнула в лицо сидящей девушки. Единорог захрапел и неуклюже повалился на землю. Его копыта в агонии скребли землю, вырывая из нее кустики брусники.
Охотник опустил ружье, подошел к мертвому единорогу и коснулся оставленной пулей раны. Его пальцы тут же окрасились серебристой кровью – как будто он окунул их в жидкий металл. Под пристальным взглядом Дороти он сунул их в рот и облизал. На вкус кровь единорога была вязкой, как грех, и горькой, как предчувствие смерти.
Дороти встала и вытерла лицо рукавом куртки.
- Теперь ты проклят, - сказала она.
Где-то невдалеке раздались голоса. Том и журналист выкрикивали их имена.
Доу достал из кармана сигареты и закурил. Даже сквозь табачный дым он продолжал чувствовать горечь единорожьей крови. Он сделал то, за чем пришел сюда, но почему-то его не оставляло ощущение, что он совершил чудовищную ошибку.
- Я знаю, - ответил он, наконец, доставая свежевальный нож. – Знаю.

Увидев мертвого единорога, Том не сказал ничего. Только бросил быстрый взгляд на охотника и отвернулся, как будто ему было неприятно на него смотреть. Форд бегал вокруг и квохтал, как курица, пока Доу самым недвусмысленным образом не наставил ружье в его сторону.
Брошенный лагерь был не дальше, чем в полумиле. Доу знал это точно. Обратный путь не должен был занять дольше двадцати минут.
Через полтора часа они окончательно поняли, что заблудились.
Ночь становилась все чернее. Луна и звезды скрылись за низкими облаками, и теперь они не могли определить стороны света. Доу пытался найти дорогу назад по сломанным веткам, которые и привели его на поляну, но все метки исчезли. Как будто сам лес мстил им за смерть единорога.
Судя по тому, что про этот лес рассказывали, это было возможным.
Они шли в угрюмом молчании. С того самого момента, когда Том признал, что они заблудились, никто не сказал ни слова. Лес становился все гуще, сосны и березы сменились дряхлым ельником. Огромные еловые лапы цеплялись за одежду и волосы, как когти злобных животных, и на них было полно паутины – порой ее было так много, что она окутывала ветки полупрозрачным саваном. Он ее постоянных липких прикосновений людей передергивало.
- Мы должны вернуться! – заявил Форд, остановившись на какой-то прогалине и утирая со лба пот и паутину. – Все. Хватит. Послушайте, это же бессмысленно! Мы сейчас зайдем в чащу и… и никогда оттуда не выберемся!
- Прекратите истерику, - поморщился Доу.
- А вы вообще заткнитесь! – рявкнул вдруг Форд. – Это из-за вас! Это вы рассердили лес!
- Рассердил? Лес? – Доу ухмыльнулся. – Ну и чушь.
- Это так, - подтвердил Том. – Но мы не сумеем вернуться. Я… я не знаю, где мы. И куда мы идем. Сейчас лес сам ведет нас.
- Тогда останемся здесь! Подождем рассвета!
Дороти сделала шаг вперед.
- А вы уверены, - сказала она, - вы уверены, что рассвет наступит?
- Но разве возможно иное?!
Она кивнула.
- Здесь – да.
Том внимательно посмотрел на нее. Отец рассказывал ему, что со временем в лесу творятся странные вещи. Там послезавтра может наступить позавчера, а за четвергом сразу идет суббота. Хуже всего – это вернуться из леса за несколько дней до того, как ты туда вошел.
Но откуда про это могла знать городская девчонка?
- Она права – сказал он. – Нам нельзя останавливаться.
- Тогда мы должны разделиться! – упорствовал Форд. – Это все он виноват! - он ткнул пальцем в сторону охотника. – Из-за того, что один кретин палит во все, что шевелится, мы все погибнем!
- Вы думаете, лес нас различает? – хмыкнула Дороти. – Мы все в одной лодке.
Крупный, с кулак размером, паук упал с ветки прямо между ними.
- Это плохо кончится, - мрачно пообещал Форд. – Плохо, плохо кончится.
Вместо ответа Доу демонстративно погладил приклад ружья.

Когда полгода назад ему сказали, что он умирает, он только пожал плечами и закурил.
- Здесь нельзя курить, - заметил врач. – А вам – нельзя курить вообще.
Доу пустил дым ему в лицо.
Не то чтобы он не догадывался, к чему все идет. Резкие боли в груди донимали его уже давно. После смерти его освежуют, как свинью на бойне, и будут показывать студентам. Какой-нибудь умник в белом халате достанет его сердце из грудной клетки и скажет:
- Вот что бывает, если слишком много курить.
Он снял деньги со своего счета в банке, поехал в Таиланд и вернулся через месяц – похудевший, с красной и шелушащейся от солнца рожей, с триппером, подцепленным от какой-то шлюшки, и с планом дальнейших действий.
Он никогда не верил россказням про Запретный Лес. Всего лишь очередная байка из тех, что рассказывают у костра – когда все пьяны достаточно, чтобы верить во всякую чушь, но еще в состоянии внятно произносить слова. По кабельному таких историй пруд пруди – то про инопланетян, то про ведьм. Доу не верил в НЛО, единорогов и прочую хрень. И уж тем более в то, что кровь единорога способна вылечить все болезни и продлить жизнь.
Чушь несусветная, подумал он.
А потом подумал – а что я теряю?
Терять было нечего.
Но он невольно подставил своих спутников, и теперь чувствовал что-то вроде вины. Это было несвойственное ему переживание – и он бы предпочел, чтобы оно оставалось таковым.
Чувство вины было горьким и тягучим, как кровь единорога.
Я всего лишь хотел жить, сказал он мысленно, обращаясь к лесу. Разве один дряхлый единорог – это так важно? Да я перебил кучу зверья! Такова уж природа. Слабый погибает. Я, можно сказать, оказал этому единорогу последнюю милость.
В лесу было тихо, но в верхушках елок еле слышно шелестел ветер. Начался мелкий несильный дождь, как будто лес оплакивал кого-то – то ли мертвого единорога – последнего единорога, как вдруг понял охотник, как будто эту мысль кто-то вложил ему в голову – то ли его самого.
Мы все убиваем для того, чтобы продлить себе жизнь, хотел сказать охотник. Так или иначе. Для того, чтобы кто-то мог иметь белый коттедж с гаражом на две машины, кому-то придется умереть от голода. Даже цветы – и те растут на могилах. Я всего лишь хотел жить.
Холодные дождевые капли одна за другой скатывались по еловым лапам.

Доу сделал еще шаг вперед и едва не наткнулся на Тома. Юноша стоял, не шевелясь, как будто превратившись в соляной столп.
- Не двигаться, - прошипел он сквозь зубы. – А теперь отходите назад. Медленно.
Доу осторожно протянул руку вперед. Его пальцы наткнулись на что-то липкое, и он содрогнулся от отвращения.
- Паутина? – спросил он.
- Паутина, - подтвердил Том. – Очень много паутины.
- В чем дело? – раздался резкий голос Форда. – Что происхо…
- Тссс, - зашипел проводник.
- Вы уж определитесь, юноша, - сказал Форд язвительно. – То мы идем, то стоим. Что там такое? Паутина? Вы не хотите же сказать, что боитесь пауков?
Он оттолкнул Тома плечом и решительно шагнул вперед. Потом вдруг остановился и закричал:
- Уберите! Уберите это от меня!
Он отскочил обратно, лихорадочно хлопая себя по бокам и животу. В кромешной тьме ночного леса не было видно ни пауков, ни паутины, и казалось, что Форд пляшет какой-то пьяный танец.
- Убедились? – зашипел на него Том. – А теперь мы идем обратно. Очень быстро и очень тихо, и молитесь, чтобы ваши вопли не всполошили всех здешних обитателей.
За его спиной Дороти судорожно вздохнула.
Доу прищурился, стараясь разглядеть то, что увидела она. Сначала он не видел ничего, кроме черных стволов и черных веток, но потом начал различать, что в некоторых местах тени казались более густыми, чем они должны были быть… и они шевелились.
Размер этих черных пятен, бесшумно спускающихся к ним с деревьев, варьировался от суповой тарелки до крупной собаки.
Дороти пронзительно закричала и бросилась бежать.
- Стой! – крикнул ей вслед Том. – Не туда!
Ослепительной вспышкой в голове Доу мелькнуло понимание. Надо бежать в чащу: там, где деревья растут гуще, самые большие пауки не смогут их преследовать. Но Дороти инстинктивно направилась туда, где между деревьями виднелись просветы…
Доу рванулся следом. Черные пятна бежали за ним, перескакивая с ветки на ветку. И паутина… казалось, она была всюду. Липкая, густая, она льнула к щекам, застревала в бровях, облипала волосы. Больше всего хотелось остановиться и счистить ее чем-нибудь, хотя бы рукавом собственной куртки, но нельзя было останавливаться, нельзя было закрывать глаза.
Доу на секунду притормозил и выстрелил в один из сгустков тьмы. Ему под ноги шлепнулся здоровенный, не меньше терьера размером, паук, судорожно подергивающий волосатыми лапами.
- Матерь Божья, - прошептал он.
В спину ему уткнулось что-то мягкое. Он резко развернулся, замахиваясь прикладом, но успел остановить замах за мгновение до того, когда приклад встретился бы с головой Дороти. Она уткнулась носом в его куртку, крепко вцепившись в него обеими руками. Кажется, она плакала от страха.
Доу схватил ее за руку и потащил за собой, обратно в чащу.
Что-то большое и черное спрыгнуло с дерева прямо перед ними и издало странный шипящий звук. Доу выстрелил почти в упор. Существо покачнулось.
По лесу разнесся звук еще одного выстрела. Том тоже был вынужден применить оружие. Доу попытался определить направление. Им лучше объединиться. Если они потеряют друг друга в этой тьме, шансов не останется ни у кого…
Что-то коснулось его ноги и в следующее мгновение он почувствовал резкую боль. Он нелепо дрыгнул ногой, и с нее свалился крупный паук.
- Быстрее! – прикрикнул он на Дороти.
Раздались еще несколько выстрелов. Вряд ли Том сейчас придет им на помощь. Он, похоже, занят.
Бежать.
Еще одна тварь выросла перед ними, как из-под земли. Доу едва не влетел в нее на полном ходу, но сумел вовремя сменить курс. Дороти не была столь удачлива – ее влажная ладошка выскользнула из его руки, и девушка упала прямо в нескольких ярдах от огромного паука.
Этот паук был уже размером с лошадь.
- Не уй-ти, - проскрежетал он жутким, нечеловеческим голосом. – Не…
Доу разрядил в него последние патроны. Паук сделал несколько неверных шажков, путаясь в лапах, а потом ринулся вперед, в последней предсмертной решимости – захватить с собой на тот свет кого-нибудь еще.
Дороти выхватила из кармана какой-то тонкий прутик и, тыча им в паука, срывающимся голосом закричала:
- Авада Кедавра!
Доу опешил.
- Авада Кедавра! - повторила Дороти. С кончика ее странного оружия сорвались несколько зеленых искр. Паук издал странный скрежет. Так он смеялся.
И в этот момент Доу понял, что единственной ценой, которую Лес примет в уплату за отнятую жизнь, будет другая жизнь - или его, или…
Эта девочка ему никто. Он даже не знает ее настоящего имени.
Доу кинулся пауку наперерез, треснув его по жвалам ружьем, полезным сейчас не больше, чем какая-нибудь дубинка. Дороти завизжала.
Порыв ветра разорвал облака над их головами, и в свете выглянувшей луны он совсем близко увидел ее перекошенное ужасом лицо.
Большие пауки кусались куда больнее маленьких.
Но Джон Доу знал о физической боли больше, чем любому нормальному человеку было бы приятно знать.