Save fruits. Eat people.
Название: Пробуждение
Жанр: солипсический психоангст. And I mean it!
Персонажи: Нереварин, Кай Косадес, Дагот Эндус, НМП
Саммари: три истории из жизни Нереварина, рассказанные не им самим. Много разговоров, мало действия, увы.
читать дальше
He honors blood of the tribe unmourned.
He eats their sin, and is reborn.
The Seven Visions
С террасы Балмора была как на ладони, похожая на горсть гальки, брошенной в реку Одай. Время близилось к вечеру, но лампы еще не зажигали.
Нереварин сидел в кресле напротив меня, откинувшись на спинку и положив руки на подлокотники. У него были обломанные грязные ногти, но на указательном пальце правой руки насмешливо сияла Луна-и-Звезда. Он смотрел не на меня, а в стену над моей головой; глаза его были не алыми, как у большинства данмеров, а неприятно-розоватыми, цвета разбавленной крови. Говорил он медленно, скупо отмеряя слова, как золотые крупинки.
- Сон Хортатора – зряч, - вещал он. – Он прозрачен и полон осознания. Правящий король не нуждается в Сердце Мира, чтобы быть богом, сознания сна - достаточно. Сон Шармата тяжел и темен, как первозданное море. Он спит и видит во сне, что он спит и видит во сне, что он спит. Далее - рекурсия. Однако все это время он остается мертвым.
Нереварин был безумен. Величественным безумием богов.
- В первый раз, - сказал он, – меня убил грязекраб.
История первая. Божественная болезнь
Гнаар Мок - трясина, прикрытая зеленой ряской, множество надоедливых насекомых. Иллуниби - пещера к северу от деревни, такая же, как сотни других пещер. Все можно уместить в десятке слов описания - шероховатость камня и влажность мха, темноту и звуки, отраженные от стен.
- Я могу говорить о ней вечно, - сказал Нереварин, пялясь на стенку. - Это обычная штукатурка, серо-коричневая, сделанная на основе извести и гипса, с вкраплениями вулканического пепла. Я не знаю, его добавляют нарочно, или просто он проникает повсюду. В левом углу, над твоей головой, влажное пятно из-за протекшей крыши, оно имеет форму обезглавленного каджита, стоящего на коленях. Дождь был вчера. Почему бы тебе не починить крышу, Кай?
Кай Косадес поджал губы и ничего не ответил. Ему приходилось и раньше терять агентов - издержки профессии, ничего не поделать. Но все они расставались с жизнью, а не с разумом.
Кай вдруг остро ощутил, насколько мал его дом. Нереварин сидел в противоположном углу, обвив ногами ножки табурета, но Кай чувствовал исходящий от него запах - сладковато-гнилостный. Так пахнет яблоко-падалица, и так совершенно точно не должен пахнуть человек.
- Можно взять любой объект, - продолжал Нереварин, - и представить его в качестве суммы некоторого числа элементов, сколь угодно большого числа, но все же конечного, и затем каждому из элементов дать полное описание, и дать описание их относительному расположению. Если сделать так, а потом неким образом поместить это описание в человеческий мозг, то человек воспримет этот объект как реальный. Так работают некоторые из заклинаний школы иллюзий, та же «уховертка», к примеру.
Он ссутулился на табурете, обхватив голову руками. Внешне болезнь не проявляла себя почти ничем, если не считать небольших уплотнений на суставах. Особенно хорошо это было заметно на пальцах рук и запястьях. Однако превращение в бессмысленный орущий кусок мяса был делом времени, и оба, и имперский мастер-шпион, и его незадачливый агент, прекрасно понимали это.
- Тебе лучше отправиться в Тель Фир, - сказал Кай мягко. - Не трать время на разговоры.
- Я не брежу, если ты об этом.
- Всем безумцам кажется, что они не бредят. Корпрус влияет на разум, ты и сам знаешь. Лучше поторопись, пока не потерял контроль.
- Видишь ли, - Нереварин укусил себя за палец, как он обычно делал, задумавшись, и очень удивился, когда в зубах остался кусочек его собственной кожи. Они сплюнул его на пол с кошмарным хладнокровием. - Сейчас я, кажется, начинаю понимать устройство мироздания. И единственное, чего я боюсь - что не сумею этим пониманием поделиться. Я бы написал книгу, если бы у меня было время. Я подобрал бы для нее самые лучшие, самые точные слова. Но времени у меня нет. Поэтому слушай и попытайся осознать.
- Тогда мне понадобится это, - пробормотал Кай и, нагнувшись, извлек из-под кровати трубку и флакон скуумы. - Но обещай, что утром ты уйдешь.
- Обещаю. Тебе не стоит бояться - корпрус не заразен. Вернее, заразен, но иначе. Это не обычная болезнь. Или вообще не болезнь. Просто… иное состояние.
Кай вздохнул и занялся флаконом. Он не сразу сумел вытащить пробку - руки слушались плохо, и только тогда он понял, в каком напряжении находится. Нереварин был ужасен в своем болезненном вдохновении. К тому же, он недурно владел мечом и магией, и вздумай он напасть, исход поединка был в лучшем случае… неопределенным.
- Мироздание, - напомнил Кай, затягиваясь. - Что ж, поведай мне, о мудрейший.
- Я битый час толкую тебе, - сказал Нереварин раздраженно, - о том, что любой из объектов мира сводим к своему описанию. И даже если описание это неполно и противоречиво, разум способен достроить недостающие детали до достижения целостности. Такое происходит во сне. А теперь - Иллуниби. И твоя стена. И книга. Сначала - книга.
Внимание Нереварина явно рассеивалось, фразы становились короче и бессвязней. Казалось, ему требуется большое усилие, чтобы просто оставаться в сознании.
- Корпрус… изменил мое восприятие, - начал он вновь. - Зрение такое четкое, что это мучительно. Знаешь, у рабов пепла нет глаз, и я думаю, они вырывают их сами, не вынеся зрелища истины. Я смотрю на стену и вижу каждый фрагмент… каждую шероховатость штукатурки. Что-то вроде узора. И если разбить стену на квадраты, то через каждые несколько квадратов узор повторяется.
- Тебе только кажется, - сказал Кай, потому что нужно было что-то сказать. Бедный парень, подумал он вдруг. А ведь он в отчаянии.
- А может, наоборот - теперь я замечаю больше? - Нереварин засмеялся, сухо и зло. - Вижу то, что не положено? Ты понимаешь, что значит это наблюдение? Что означает упорядоченность в том, что должно быть хаотичным?
- Ты мог бы говорить и попроще. Я всего лишь старый глупый имперец.
- Не прикидывайся. Это значит, что был сделан - когда я говорю, сделан, то имею в виду написан, - всего один кусок стены, а затем скопирован нужное число раз. То же верно и для папоротников, растущих на Горьком Берегу, и для бродящих по пустошам алитов.
- Тогда уж и для людей.
- А, ты начинаешь понимать. Но люди сделаны чуть лучше, чем штукатурка… Смотри, я могу снять ноготь, а потом приклеить обратно.
- Прекрати, это отвратительно.
- И вот, я понял все это, - продолжал Нереварин, не слушая его, и продолжая играть с собственными разваливающимися пальцами, - когда ехал сюда из Альд’руна. Хорошо, что погонщик ничего не заметил… Сам знаешь, путь неблизкий даже для силт страйдера, а еще и пыльная буря началась. И пока мы так ехали, я подумал вот еще о чем - такого рода понимание делает меня сродни богам. И у богов мне стоит искать наставления и совета.
Кай присвистнул. По сравнению с этим, видения, посещавшие его после хорошей порции скуумы, были милы и невинны.
- Один из «Уроков Вивека» я нашел в гробнице Ллевула Андрано. Совершенно новая книга, с хрустящими страницами и вкусным запахом свежей краски. Ее даже пыль не припорошила. Я тогда забрал ее с собой из любопытства, но ничего в ней не понял - мистический туман для любителей символики. А она лежала там для меня, Кай, понимаешь, она была там специально для меня!
Его голос сорвался.
- Она и написана для - и про меня.
Воцарилось молчание. За давно немытым окном посветлело - занимался рассвет. В лачуге было душно, пахло скуумой и гниющими яблоками. Нереварин продолжал говорить, путано и бессвязно, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Я бог, я гребаный бессмертный бог, - стонал он. - Дагот Гарес смеялся, умирая, а я не могу даже умереть. Один из ходячих скелетов в той гробнице был вооружен секирой, ею он раскроил мне грудную клетку наискосок, и я пялился на свои ребра, а потом сдох. И следом за этим проснулся - в той же пещере, за пять минут до того, и в этот раз я уже знал, что за поворотом меня ждет скелет-страж. Потому что, умерев во сне, ты всего лишь просыпаешься. Просыпаешься для следующего сна.
Кай подумал, что заразен корпрус, или нет, а делать этого не стоит - но все же встал, подошел к Нереварину и дружески похлопал его по плечу.
- Корпрусариум, - напомнил он. - Дивайт Фир. Ступай к нему, и будь с ним вежлив.
- Ты не поверил не единому моему слову, - вдруг сказал Нереварин совершенно ясным голосом.
- Я верю, что ты не лжешь, - выкрутился Кай.
- Я надеюсь, что корпрус убьет меня - это будет значить, что я не прав, - заявил Нереварин, поднимаясь на ноги. - И если это случится, сделай кое-что для меня. Гнаар Мок. Трясина, ряска, и среди луж растут папоротники. Они все похожи, как близнецы. Попробуй, проверь.
- Я не помню ничего из жизни прошлого воплощения. Может быть, - добавил он, склонив голову набок и слегка улыбаясь, - может быть, Неревар вовсе никогда не существовал. Может, четыре бога вообразили его. Друга, наставника, полководца, возлюбленного.
На этих словах он стащил с пальца Луну-и-Звезду и бросил ее на стол. Она скатилась с него и упокоилась между прутьев стоявшей в углу метлы. Нереварин проводил ее безразличным взглядом.
– Может, это кольцо – обычная зачарованная безделушка.
- Те, кто пытался надеть его, умирали, - возразил я.
- Только потому, что верили в это, - ответил он. – Только потому, что верили.
История вторая. Древнее бренди Дагот
Истинное название крепости Эндусал затерялось в веках вместе с построившими ее двемерами. Теперь бывшую студию Кагренака заполонили пепельные монстры. Они же дали ей новое имя.
К полудню ветер немного улегся, но облегчения это не принесло. Удушающий жар, поднимавшийся от земли, стал еще интенсивней, и Нереварин обливался потом в своих доспехах. Но лучше вонять, как гуарово дерьмо, чем бессмысленно сдохнуть.
Нереварин облетел Эндусал по широкой дуге. За ним с противным карканьем тащились три скальных наездника. Он надеялся, что оторвался от них над Призрачным Пределом, но скальные наездники оказались слишком упрямы. Нереварин мог убить их с легкостью, но постоянная левитация требовала от него максимальной концентрации.
Один из скальных наездников догнал его и, торжествующе скрежеща, попытался вогнать клюв в сочленение между кирасой и наплечником. Не задумываясь о том, что он делает, Нереварин врезал ему кулаком в латной перчатке. Что-то неприятно хрупнуло; существо потеряло воздушный поток и, неуклюже завалившись набок, начало падать вниз, в огнедышащую расщелину. Его собрат сложил крылья и принялся медленно спускаться, решив, что лучше жесткое мясо уже дохлого сородича, чем охота на живого и донельзя раздраженного Нереварина. Последний наездник сделал над Нереварином почетный круг, мерзко заорал и отправился следом.
Нереварин грязно выругался. Паскудная тварь на прощание нагадила ему на шлем.
С того места, где он парил, уже были видны башни Эндусала.
- Не желаешь ли бренди? – спросил Дагот Эндус. – Древнее бренди Дагот – горше предательства, слаще поцелуя, крепче орсимерской ругани. Оно жжет сильнее, чем лава Красной Горы, отнимает разум и волю. Ты выпьешь со мной, мой враг?
- Не собираешься ли ты отравить меня?
Дагот Эндус рассмеялся.
- Нет. Слово Дагота.
Нереварин колебался секунду, затем кивнул. Стащил перчатки и бросил их на металлический двемерский стол, потом снял опостылевший шлем. Сизо-черные полосы – пепел и пот – покрывали его лицо причудливым узором. Он уселся на тонко скрипнувший железный стул и с наслаждением вытянул ноги. На левый сапог налипла какая-то кровавая мерзость, и Нереварин попытался счистить ее острием меча.
Лязгнули стаканы – двемеры даже посуду делали металлической. Дагот Эндус, ловко орудуя изогнутыми когтями, вытащил пробку из бутылки, грязной и потрескавшейся, припорошенной пеплом и пылью.
Цвет древнего бренди напоминал темную ржавчину. Или мочу больного мором кагути.
На вкус оно тоже не лучше, подумал Нереварин, пытаясь откашляться. Из глаз потекли позорные слезы.
- Не спеши, - посоветовал Дагот Эндус. – Мы еще успеем поубивать друг друга.
Нереварин поставил стакан на стол и почему-то подумал о двемере, который пил из него многие века назад. Один из инженеров или тональных архитекторов Кагренака – целыми днями корпел над чертежами, и время от времени прихлебывал из любимой посудины. Иногда, увлекшись работой, он забывал про напиток, и, когда подносил стакан к губам, тот оказывался пустым - от извечного жара Красной Горы влага стремительно испарялась. Пропасть времени, вдруг открывшаяся перед его внутренним взором, была так глубока, что Нереварин едва заметно вздрогнул.
- Почему они строили на вулкане? – произнес он задумчиво. – По всему Вварденфеллу подземного жара достаточно для паровых механизмов. Почему вулкан?
- А ты сам-то как думаешь? – Дагот Эндус уставился на него багрово-красными глазами, как экзаменатор на нерадивого ученика.
- Сердце?
- Они использовали его силу раньше, чем обнаружили источник.
- Это был лишь вопрос времени, когда его найдут, - сказал Нереварин. – Двемеры или еще какая-нибудь любознательная раса. Может быть, оно хотело, чтобы его нашли.
- Ты считаешь, что оно наделено разумом?
- Разумом? Нет. Волей.
- Ты уже много знаешь, - Дагот Эндус поднес свой стакан к губам, потом передумал и поставил его обратно. – Зачем ты здесь, Неревар возрожденный? Чего ты хочешь для себя? Славы? Смерти? Справедливости? Или урвать и свой кусок от Сердца Мертвого Бога?
- Или я всего лишь агент Империи, - подсказал Нереварин. – Все мимо.
- Тогда я повторю вопрос. Чего ты хочешь?
- Где еще я попробую древнее бренди Дагот?
Первый глоток был жгучим, как жучиный мускус – когда-то, когда Нереварин был еще ребенком, он украл у приемной матери целый флакон этих дорогущих духов и отхлебнул столько, сколько поместилось во рту – а потом долго плевался и полоскал язык в холодной воде. Второй глоток отдавал пеплом и горечью. Третий показался сладким, как нордский мед.
- Если предположить… чисто умозрительно… что я решу сейчас уйти? И что ты захочешь меня отпустить?
- Чисто умозрительно?
- Разумеется, - Нереварин покачал стакан в ладони. – Один из нас сегодня умрет, что, в принципе, не имеет значения. Однако если предположить…
- Нет, - прервал его Дагот Эндус. – Я не захочу тебя отпускать.
- Но если захочешь – сможешь?
- Ты не понял, - третий глаз на лбу пепельного вампира, до того сонно прикрытый тяжелым веком, вдруг широко распахнулся и уставился на Нереварина пронизывающим взглядом. – Это работает не так. Я не захочу.
Нереварин промолчал, слушая, как шипит пар в старых трубах. Отпил еще бренди. Теперь оно показалось ему холодным и бархатистым. В стакане оставалось еще больше половины.
- Я читал когда-то о мастерах иллюзии с островов Саммерсет. Они могут погрузить человека в глубокий сон, и пока он спит, приказать что угодно - и он сделает это, когда проснется. Он не будет помнить о внушении, а сочтет это желание своим собственным. Так похоже?
Дагот Эндус криво усмехнулся.
- Да, это ближе к истине.
- Таково возрождение Шестого Дома?
Кривые когти царапнули металлическую столешницу. Звук был отвратительный. Нереварин ждал, зная, что попал по больному месту.
- После того, как ты предал моего господина, - сказал Дагот Эндус тихо и холодно, - а Альмсиви предали тебя, Великий Дом Дагот был уничтожен по их приказу. Вырезан под корень. Мужчины, женщины, старики и подростки. Пощадили только тех детей, кто был слишком мал, чтобы помнить. Ты знаешь, как я умер? Во время последнего штурма Когоруна. Нас осталось слишком мало, чтобы защитить стены. Я видел кишки своих сыновей, намотанные на индорильские копья. Когда стрела проткнула мне глотку, это было облегчением.
Нереварин молчал.
- Сердце Лорхана воскресило Дагота Ура, и следом он воскресил павших. Позвал потерянных детей, которых чужаки вырастили в неведении. Песня Сердца звучит в их ушах, песня Дома Дагот. Ты слышал наши колокола? Они зовут. Мы восстаем из пепла, чудовищами, которыми вы сделали нас. Ты смеешь говорить со мной о Шестом Доме, н'вах?
- Я смею, - произнес Нереварин медленно. – Смею говорить тебе в лицо, что ты раб, Дагот Эндус, раб Сердца, и Дагот Ур – лишь первый из его рабов. Шестой Дом возрожден? Он не более чем разложившийся труп, поднятый некромантом. Я смею говорить также, что Трибунал проявил бы больше милосердия, перебив ваших детей до последнего младенца, чтобы не осталось никого, способного услышать гибельный зов и превратиться в одно из чудовищ пепла.
Упырь вскинул голову. Мелодия, которую он выстукивал когтями по столу, смолкла.
- Мертвый Бог сильнее любого из смертных, - добавил Нереварин уже спокойнее. – Все эти божки, прилепившиеся к его Сердцу, как пиявки к лошадиной заднице... Оно не источник силы, оно и есть – сила. И жаждет оно бытия, тождественного самому себе и потому переходящего в небытие, и вблизи него сон так плотен, что неотличим от яви. Ни у кого из нас не было выбора – с того момента, когда Кагренак нашел Сердце. Нет, раньше. С того момента, как боги забросили его в Нирн. Ты спрашивал, чего я хочу, Дагот Эндус? Освобождения. Для всех нас.
- И древнего бренди Дагот.
- Конечно, - Нереварин посмотрел в стакан. Он был пуст на три четверти. – Этого тоже. Сколько еще у меня есть времени?
- Пока не кончится бренди, - ответил Дагот Эндус. – Не торопись. Пей его медленно.
- Дагот Ворин умер тогда, в первую эру, и Шармат Дагот Ур занял его место. Я понял, что он мертв, едва прочел его письмо, найденное на трупе Дагота Гареса. Я разглядел это за его устрашающим дружелюбием. Он был подобен дому с ярким фасадом и фонарем у входа – но внутри ждут пепел и мрак, и ужасные твари живут во тьме.
Нереварин замолчал.
- В этой истории нет виновных, - сказал он вдруг. – Неревар и Кагренак, Дагот Ворин и Трибунал. Лорхан. Нет преступников и нет жертв. А значит, нет и справедливости.
- Ты говорил о Сердце, - напомнил я.
- Ах, да. Сердце было содержанием, Дагот Ур лишь придал ему форму. Он грезил золотым веком Ресдайна и хотел возродить Шестой Дом, но Сердце порождало монстров. В конце концов, кто знает, чего оно желало? Иногда я думаю - оно желало себе тела.
- Акулахан?
- Как и Нумидиум до того. Двемеры смеялись над богами. Напрасно.
- Сердце Бога посмеялось над ними? Использовало их?
- Да.
История третья. Путь паломника
Решение о паломничестве было спонтанным. Горис никогда не был особенно религиозен. До недавнего времени рыжие косы и спелые груди соседской девчонки занимали его больше, чем все святыни Велота вместе взятые. К тому же, паломничество было долгим и местами довольно опасным, для того же, кто все шестнадцать лет своей жизни провел в Балморе, подметая матушкину лавку и раскладывая товар – опасным вдвойне. Отец, который мог бы научить его владеть оружием, умер так давно, что Горис помнил лишь звук его голоса, низкого и глубокого. Отец сажал его на колени и что-то серьезно говорил ему. Он не мог вспомнить, что.
Правда, перед этим был шалк, черный жук Вварденфелла, что часто встречается в Эшленде, но редок на Западном Нагорье. День выдался жаркий, и потому дверь в лавку была полуоткрыта. Матушка ушла куда-то, оставив Гориса за прилавком, и он скучал, разглядывая узоры на выставленной на продажу ткани. Жук, видимо, каким-то образом проник с улицы; он вспрыгнул на прилавок и мерно стрекотал, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Его глянцевые черные бока поблескивали тускло и загадочно; зазубренные жвала шевелились, точно шалк хотел что-то сказать. Затем его полированная спинка разломилась надвое, и из-под жесткого панциря показались аккуратно свернутые, полупрозрачные крылья. Шалк слишком тяжел, чтобы по-настоящему летать, крылья его рудиментарны и могут поднять его примерно на высоту человеческого роста. Однако и этого достаточно.
- А ну, пошел отсюда, - сказал Горис и замахнулся на него метлой.
- Горис, - позвал его кто-то. Он оглянулся, но в лавке никого не было. Голос был мужской и смутно знакомый.
В следующую секунду Горис проснулся. Он задремал, положив голову на рулон ткани, и ее рисунок отпечатался у него на щеке.
«Вот мать разозлится, если узнает, что я спал за прилавком», подумал Горис, и за этим, как будто это был естественным следствием, подумал еще:
«Завтра я отправлюсь в паломничество».
На полпути к Пелагиаду шалк опять присоединился к нему. Он шустро полз в нескольких шагах от Гориса, сноровисто перебирая маленькими острыми лапками. На самом деле он был очень красив - черный, блестящий, как будто покрытый лаком. Горис слышал, что эти насекомые опасны, но этот не проявлял враждебности.
- Я придумаю тебе имя, - пообещал Горис, весело шагая по дороге, ведущей к полям Кумму. День был прекрасный, и таким же прекрасным было его настроение. - Как думаешь, если я назову тебя Вивеком, тот не обидится?
Жук застрекотал и снова показал Горису крылышки - как будто плечами пожал.
- Отличный денек, а? - сказал Горис. - Правильно я сделал, что сбежал. Нельзя всю жизнь тряпками торговать. Давай что ли, присядем.
Он отошел от дороги и уселся в тени густых зарослей удушайки. С собой у него был кусок хлеба, немного скаттла и пара квамовых яиц. Подумав немного, Горис взял одно и протянул шалку.
- Не хочешь? Ну и ладно. И я другое имя тебе придумаю, хорошо? А то как-то глупо получается.
Он сунул в рот последний кусочек скаттла и растянулся на мягкой траве. Прямо напротив его лица покачивались золотые венчики канета, особенно яркие на фоне синего неба.
Что-то твердое коснулось его бока. Горис лениво приподнял голову. Черный шалк подобрался совсем близко к нему. С этого ракурса он показался Горису огромным.
- Эй, отстань, - сказал он немного испуганно и попытался отпихнуть жука рукой. Тот взлетел на пару локтей, приземлился прямо на живот юноши и прошелся взад-вперед, успокаивающе стрекоча. Острые лапки больно врезались в тело. Найдя нужное место, он широко раздвинул жвала и вцепился ими в живот, разом захватив широкую кожную складку вместе с подкожным жиром. Не просыпаясь, Горис закричал, тонко и жалобно, и кричал все время, пока шалк целеустремленно прокладывал свой путь в его внутренности.
Он пришел в себя возле фояды Мамея. Стемнело. Горис очень устал и стер ноги, но несмотря на это продолжал идти на север. Черный шалк семенил рядом с ним, как верный пес.
- У меня уже ноги болят, - пожаловался Горис.
- Скоро ты отдохнешь, - пообещал шалк.
- Надо было остаться в Пелагиаде. Заночевать там.
- Ты не был в Пелагиаде.
Горис удивился, но потом вспомнил. Да, он же решил, что сначала направится к алтарю Гордости, что за Призрачными Вратами. Как он мог такое забыть?
Внезапно он остановился.
- Что происходит, пап?
- Все идет так, как должно, - ответил шалк голосом отца. - Ты слышишь?
Горис прислушался. Вначале был слышен лишь шелест ветра, тихий и вкрадчивый, да ворчание пасущегося неподалеку дикого гуара.
- Ничего. Я…
Он запнулся.
- Колокола?
Колокольный звон, начавшись с едва уловимой вибрации почвы, медленно набирал силу. Колокола звонили размеренно, по очереди, от самого большого, звук которого был так низок, что ухо улавливало его с трудом, до самого маленького, дававшего чистый высокий тон.
- Они приветствуют тебя, - сказал отец.
Горис потряс головой, чтобы вытряхнуть из нее тревожный звон.
- Я пить хочу, пап.
Перед ним на земле появилась черная чаша, наполненная какой-то жидкостью. Горис нагнулся и взял ее в руки. Чаша показалась ему очень тяжелой, как будто была сделана из камня. Напиток в ней был густого красного цвета и кисло пах ржавым железом.
Он выронил чашу, и кровь, наполнявшая ее, тут же впиталась в рассохшуюся почву. Одна капля попала ему на губы, и он машинально облизал их.
- Спи, - сказал шалк. - Спи, сын мой.
Горис послушно поплелся на север.
Он спал.
- Я хочу совершить паломничество к алтарю Гордости, сэра, - повторил Горис заученную фразу.
Вечный страж хмыкнул и смерил его оценивающим взглядом.
- А не слишком ли ты мал, парень?
- Я хочу совершить паломничество.
- Как думаешь, сколько ты проживешь за Призрачными Вратами?
- Ну, сюда же я добрался, - возразил Горис. Черный шалк за его спиной изготовился к атаке. - Пожалуйста. Я очень хочу совершить паломничество. Чтобы потом поступить в услужение к Храму.
- Похвальное стремление, - произнес страж задумчиво. - Что ж, пусть помогут тебе Альмсиви. Алтарь прямо и потом направо.
Двойная решетка медленно поехала вверх.
- Если начнется моровая буря - сразу возвращайся, - сказал страж. - Заблудиться в бурю ничего не стоит.
- Спасибо, сэра, я запомню, - кротко ответил Горис и задрал голову вверх. Небо было багровым, с алыми разводами, как будто оно истекало кровью.
- Мне страшно, пап.
- Пусть боятся глупцы и чужеземцы, - сказал шалк. - Тебе же, сын мой, бояться нечего. Наш облик зловещ, а ритуалы темны и опасны для непосвященных, но дорога к вершине порой ведет через глубокие подземелья. Чудовища живут во мраке, слепые чудовища, пожирающие друг друга. Не бойся их.
Небо внезапно потемнело.
- Буря приближается.
- Она не повредит тебе.
Сильный порыв ветра заставил Гориса пошатнуться. Он обернулся, ожидая увидеть успокаивающее свечение Призрачного Предела, но за спиной не было ничего, кроме крутых скал и туч красного пепла.
- Высшая радость, - продолжал шалк, - в осознании своего истинного предназначения. Или ты считаешь, что должен провести всю жизнь за прилавком?
- Я…
Горис все же потерял равновесие и упал, ободрав колени об острые камни. Ветер был так силен, что не давал подняться. Пепел забивался под одежду и царапал кожу, глаза было не открыть. Он снял рубашку и обвязал ею голову, чтобы не задохнуться.
- Слушай колокола, - пел шалк, шелестя надкрыльями. - Слушай колокола, слушай кровь.
- Отец, - Горис дополз до какой-то расщелины и забился в нее, страстно желая стать кем-нибудь маленьким, вроде фуражира квама, чтобы эта выбоина в скале действительно могла его защитить. - Отец, зачем ты делаешь это со мной?!
Шалк не успел ответить.
Красный ветер подхватил жука, поднял высоко, выше, чем крыша совета Хлаалу, что в Балморе, выше, чем платформа силт страйдера. Какое-то мгновение шалк завис над землей, а потом камнем упал вниз, точно кто-то разжал невидимую руку. Его блестящий панцирь раскололся на кусочки, и кровь - горячая, алая, человеческая кровь забрызгала все вокруг.
- Отец! - закричал Горис, перекрикивая бурю.
Колокола рыдали в его голове.
Отец протянул руку и крепко схватил Гориса за запястье.
- Обещай, - выдохнул он с каким-то странным бульканьем. Кровь текла у него изо рта и из ушей.
- Что?
- Обещай, - настаивал тот.
Горис потерял сознание.
Когда пепел осел, Горис понял, что, хоть и вслепую, но почти добрался до алтаря Гордости. И он был не один.
Данмер сидел на земле, непочтительно прислонившись спиной к священной стеле. Он был без шлема, и было видно, что волосы его обгорели, а лицо покрыто коркой из пепла, смешанного с кровью. Он сидел так неподвижно, что казался мертвым.
Горис встал на ноги. Только сейчас он заметил, что что-то изменилось. До него не сразу дошло, что это может значить.
Он поднял голову. Небо над Красной Горой было безоблачно-синим. Сухой ветер пах пожаром и жгуче-сладким соком трамы. Горис глубоко вздохнул, и ему показалось, что его легкие готовы разорваться от сладости этого воздуха. Он чувствовал себя странно – как будто исцелившимся от долгой болезни. Музыка, звучавшая в его ушах, стихла, как стихло и зловещее стрекотание черного шалка. Горис был так захвачен новыми ощущениями, что совсем забыл о незнакомце, и вздрогнул, когда тот пошевелился.
- Бояться меня незачем, - сказал вдруг тот. Ножны меча упирались ему в задницу и мешали сидеть. Он положил их на колени и вытащил длинный меч, по которому бегали разноцветные волшебные искорки. Затем оторвал кусок от собственного рукава и принялся осторожно протирать лезвие, счищая с него такую же кроваво-пепельную корку, какая покрывала и его собственное лицо.
- Я не боюсь, - с опозданием ответил Горис, завороженный этим зрелищем. – Ты из стражей Призрачных Врат? Ты видел, что буря улеглась?
- Нет. Да.
Незнакомец бессильно уронил руки и прикрыл глаза.
- Ты ранен?
- Ничего серьезного.
Горис переступил с ноги на ногу.
- Я заблудился, - сознался он. – Я не знаю, где крепость. Если покажешь дорогу, то я пойду туда и приведу помощь.
- Ординаторы скорее сожрут свои доспехи, чем помогут мне, - ответил незнакомец. – То, что мор закончился, еще не значит, что они будут меня любить. Не то чтобы мне была нужна их любовь, конечно.
Горис подумал, что мысли раненого путаются. Однако голос его был совершенно ясен.
- Ты что-то натворил?
Воин вдруг заржал – громко, весело, неестественно.
- Я убил своего старого друга.
Горис на всякий случай отодвинулся.
- Почему?
- Долгая история. Долгая, странная, и смерть в ней считается счастливым концом. Как тебя зовут?
- Горис. Кстати, ты прислонился прямо к святому триолиту.
- И?
- Может, тебе стоит помолиться об исцелении? И, ну, прощении заодно?
Незнакомец уставился на Гориса. Выражение его лица было нечитаемо.
- Не думаю, что это поможет, - сказал он, наконец. – Так ты здесь ради паломничества, мальчик?
- Вроде того. Да, наверное. Я так думаю. Но…
- Странная неуверенность, - заметил воин. – Либо ты совершаешь паломничество, либо ты его не совершаешь. Не такой уж широкий выбор.
Горис вспыхнул. Этот человек все время насмехался над ним. Конечно, он годился ему в отцы, но все же…
Краем глаза он уловил какое-то движение. Всего в паре шагов от места, где они сидели, красноватый песок вздыбился, образуя волну. Как будто под ним кто-то полз.
Горис жутко закричал и отскочил в сторону. Черный жук вылез из-под песка, деловито стрекоча и расправляя жесткие надкрылья. Песчинки скатывались с гладкого панциря с тихим шорохом. Горис непроизвольно всхлипнул.
- Не ори, - сказал воин. – Это просто шалк.
Горис открыл рот и снова закрыл. Это был не просто шалк. Вернее, это был просто шалк, но любой, самый обычный шалк никогда уже не будет для него «просто шалком».
- Нет, - забормотал он. – Нет, нет, нет! Хватит!
Он сорвался на крик.
- Оставь меня в покое!
- Ты не можешь отказаться от меня, - сказал ему шалк голосом отца. – И от своего наследства. Ты слышишь колокола, сын мой?
Горис заплакал.
Щеку обожгло, как будто в лицо ему плеснули кипятком.
Горис открыл глаза. Незнакомый воин навис над ним, явно намереваясь отвесить еще одну оплеуху.
- Не спи, - велел он. - Видишь?
Меч незнакомца проткнул жука насквозь, пригвоздив его к земле. Воин уперся ногой в изломанный панцирь и вытащил оружие. Оно было изгажено чем-то коричнево-зеленым.
- Это просто шалк, - повторил он спокойно, вновь взялся за тряпку и принялся любовно вытирать лезвие. – А также – герб Шестого Дома, Дома Дагот, проклятого и несчастного. К которому ты, как выяснилось, принадлежишь. У меня в сумке ты найдешь полбутылки мацта. Выпей. Все закончилось.
- Он мне снился, - прошептал Горис, глотая мацт вместе с соплями и слезами. – Жук. Он говорил со мной. И колокола…
- Моровые ветры иссякли, - сказал воин. – А следом за ними иссякнут сны. Это ведь они привели тебя сюда, не так ли, мальчик? Сны и желания – странная штука. Ты думал, что совершаешь паломничество, но все это время шел к Даготу Уру.
Он потянулся к Горису и неуклюже похлопал его по плечу. Рука у него была тяжелая.
- Снов больше не будет. И я надеюсь, что впредь ты не будешь с воплями шарахаться от жуков; это недостойно мужчины.
Горис хлюпнул носом.
- Ничего, - сказал он невнятно. – Откуда ты все это знаешь?
Незнакомец хмыкнул.
- Просто знаю. Идем. В отличие от некоторых, я не способен заблудиться в двух горах. У тебя есть семья?
- Только мать. Отец… умер. Давно. А у тебя?
- Моя вдова ждет в Морнхолде.
Горис подумал, что тот оговорился, но не осмелился поправить его.
До Призрачного Предела они дошли в молчании. Ворота поднялись и опустились за ними. Горис думал о старой доброй Балморе и о матери. Вот он вернется, и она бросится ему на шею. Или, что также возможно, всыплет ему по первое число, за то, что сбежал и оставил ее одну. А на следующий день придется встать пораньше, потому что наверняка работы скопилось невпроворот.
Все закончилось, так сказал ему незнакомец. Иссякли моровые ветры, и иссякнут сны. Отец больше не заговорит с ним через черного жука. Замолчали далекие колокола. Красные свечи расплавлены, пепельные статуи разбиты, тяжелые чаши пусты. Теперь он будет свободен и счастлив.
Его охватило ощущение огромной, непоправимой потери.
Я опоздал, подумал он и обернулся.
Над башнями Призрачных Врат возвышалась Красная Гора.
- Вероятно, я не слишком удобный объект для биографа, - сказал Нереварин. - Биограф должен писать лишь правду, но истина, достигая своей крайней степени, превращается в ложь.
- Я даже не рассчитывал, что ты согласишься принять меня.
- Я довольно болтлив, - он засмеялся. - Как ты закончишь книгу?
Я пожал плечами. Было уже совсем темно - мы проговорили до глубокой ночи.
- Она не может быть закончена, пока ты жив.
- Напиши, что я уплыл на Акавир, - предложил Нереварин. - Акавир - неплохая метафора для смерти.
Я нашарил рукоять стилета, спрятанного в рукаве.
- В этой книге и так будет слишком много метафор.
Одним прыжком я пересек разделявшее нас расстояние. Блеснул клинок.
Нереварин не закричал, только изумленно посмотрел на стилет, вонзившийся ему под ребра.
- Мораг Тонг, - сказал я. - Ничего личного.
- Ты ничего не понял, - ответил он и умер.
Я нашарил рукоять стилета, спрятанного в рукаве.
- В этой книге и так будет слишком много метафор.
Одним прыжком я пересек разделявшее нас расстояние.
Нереварин перехватил мою руку с занесенным клинком.
- Мораг Тонг? - спросил он.
- Как ты узнал?
Свободной рукой я толкнул его в грудь. Он опрокинулся на спину вместе с креслом. Я перелетел через его голову, но успел сгруппироваться и приземлился на четвереньки. Нереварин выругался, пытаясь выпутаться из ножек кресла, но я не стал ждать. Я схватил его за подбородок и одним быстрым движением перерезал ему горло.
Я нашарил рукоять стилета, спрятанного в рукаве.
- В этой книге и так будет слишком много метафор.
Нереварин вдруг резко встал с кресла и развел руки. В его ладонях заиграли магические молнии.
- Достаточно, - прошептал он.
Я отбросил притворство и тоже поднялся, доставая кинжал.
- Мораг Тонг, - сказал я. - Ничего личного.
Он улыбнулся.
- Я знаю.
Жанр: солипсический психоангст. And I mean it!
Персонажи: Нереварин, Кай Косадес, Дагот Эндус, НМП
Саммари: три истории из жизни Нереварина, рассказанные не им самим. Много разговоров, мало действия, увы.
читать дальше
He honors blood of the tribe unmourned.
He eats their sin, and is reborn.
The Seven Visions
С террасы Балмора была как на ладони, похожая на горсть гальки, брошенной в реку Одай. Время близилось к вечеру, но лампы еще не зажигали.
Нереварин сидел в кресле напротив меня, откинувшись на спинку и положив руки на подлокотники. У него были обломанные грязные ногти, но на указательном пальце правой руки насмешливо сияла Луна-и-Звезда. Он смотрел не на меня, а в стену над моей головой; глаза его были не алыми, как у большинства данмеров, а неприятно-розоватыми, цвета разбавленной крови. Говорил он медленно, скупо отмеряя слова, как золотые крупинки.
- Сон Хортатора – зряч, - вещал он. – Он прозрачен и полон осознания. Правящий король не нуждается в Сердце Мира, чтобы быть богом, сознания сна - достаточно. Сон Шармата тяжел и темен, как первозданное море. Он спит и видит во сне, что он спит и видит во сне, что он спит. Далее - рекурсия. Однако все это время он остается мертвым.
Нереварин был безумен. Величественным безумием богов.
- В первый раз, - сказал он, – меня убил грязекраб.
История первая. Божественная болезнь
Гнаар Мок - трясина, прикрытая зеленой ряской, множество надоедливых насекомых. Иллуниби - пещера к северу от деревни, такая же, как сотни других пещер. Все можно уместить в десятке слов описания - шероховатость камня и влажность мха, темноту и звуки, отраженные от стен.
- Я могу говорить о ней вечно, - сказал Нереварин, пялясь на стенку. - Это обычная штукатурка, серо-коричневая, сделанная на основе извести и гипса, с вкраплениями вулканического пепла. Я не знаю, его добавляют нарочно, или просто он проникает повсюду. В левом углу, над твоей головой, влажное пятно из-за протекшей крыши, оно имеет форму обезглавленного каджита, стоящего на коленях. Дождь был вчера. Почему бы тебе не починить крышу, Кай?
Кай Косадес поджал губы и ничего не ответил. Ему приходилось и раньше терять агентов - издержки профессии, ничего не поделать. Но все они расставались с жизнью, а не с разумом.
Кай вдруг остро ощутил, насколько мал его дом. Нереварин сидел в противоположном углу, обвив ногами ножки табурета, но Кай чувствовал исходящий от него запах - сладковато-гнилостный. Так пахнет яблоко-падалица, и так совершенно точно не должен пахнуть человек.
- Можно взять любой объект, - продолжал Нереварин, - и представить его в качестве суммы некоторого числа элементов, сколь угодно большого числа, но все же конечного, и затем каждому из элементов дать полное описание, и дать описание их относительному расположению. Если сделать так, а потом неким образом поместить это описание в человеческий мозг, то человек воспримет этот объект как реальный. Так работают некоторые из заклинаний школы иллюзий, та же «уховертка», к примеру.
Он ссутулился на табурете, обхватив голову руками. Внешне болезнь не проявляла себя почти ничем, если не считать небольших уплотнений на суставах. Особенно хорошо это было заметно на пальцах рук и запястьях. Однако превращение в бессмысленный орущий кусок мяса был делом времени, и оба, и имперский мастер-шпион, и его незадачливый агент, прекрасно понимали это.
- Тебе лучше отправиться в Тель Фир, - сказал Кай мягко. - Не трать время на разговоры.
- Я не брежу, если ты об этом.
- Всем безумцам кажется, что они не бредят. Корпрус влияет на разум, ты и сам знаешь. Лучше поторопись, пока не потерял контроль.
- Видишь ли, - Нереварин укусил себя за палец, как он обычно делал, задумавшись, и очень удивился, когда в зубах остался кусочек его собственной кожи. Они сплюнул его на пол с кошмарным хладнокровием. - Сейчас я, кажется, начинаю понимать устройство мироздания. И единственное, чего я боюсь - что не сумею этим пониманием поделиться. Я бы написал книгу, если бы у меня было время. Я подобрал бы для нее самые лучшие, самые точные слова. Но времени у меня нет. Поэтому слушай и попытайся осознать.
- Тогда мне понадобится это, - пробормотал Кай и, нагнувшись, извлек из-под кровати трубку и флакон скуумы. - Но обещай, что утром ты уйдешь.
- Обещаю. Тебе не стоит бояться - корпрус не заразен. Вернее, заразен, но иначе. Это не обычная болезнь. Или вообще не болезнь. Просто… иное состояние.
Кай вздохнул и занялся флаконом. Он не сразу сумел вытащить пробку - руки слушались плохо, и только тогда он понял, в каком напряжении находится. Нереварин был ужасен в своем болезненном вдохновении. К тому же, он недурно владел мечом и магией, и вздумай он напасть, исход поединка был в лучшем случае… неопределенным.
- Мироздание, - напомнил Кай, затягиваясь. - Что ж, поведай мне, о мудрейший.
- Я битый час толкую тебе, - сказал Нереварин раздраженно, - о том, что любой из объектов мира сводим к своему описанию. И даже если описание это неполно и противоречиво, разум способен достроить недостающие детали до достижения целостности. Такое происходит во сне. А теперь - Иллуниби. И твоя стена. И книга. Сначала - книга.
Внимание Нереварина явно рассеивалось, фразы становились короче и бессвязней. Казалось, ему требуется большое усилие, чтобы просто оставаться в сознании.
- Корпрус… изменил мое восприятие, - начал он вновь. - Зрение такое четкое, что это мучительно. Знаешь, у рабов пепла нет глаз, и я думаю, они вырывают их сами, не вынеся зрелища истины. Я смотрю на стену и вижу каждый фрагмент… каждую шероховатость штукатурки. Что-то вроде узора. И если разбить стену на квадраты, то через каждые несколько квадратов узор повторяется.
- Тебе только кажется, - сказал Кай, потому что нужно было что-то сказать. Бедный парень, подумал он вдруг. А ведь он в отчаянии.
- А может, наоборот - теперь я замечаю больше? - Нереварин засмеялся, сухо и зло. - Вижу то, что не положено? Ты понимаешь, что значит это наблюдение? Что означает упорядоченность в том, что должно быть хаотичным?
- Ты мог бы говорить и попроще. Я всего лишь старый глупый имперец.
- Не прикидывайся. Это значит, что был сделан - когда я говорю, сделан, то имею в виду написан, - всего один кусок стены, а затем скопирован нужное число раз. То же верно и для папоротников, растущих на Горьком Берегу, и для бродящих по пустошам алитов.
- Тогда уж и для людей.
- А, ты начинаешь понимать. Но люди сделаны чуть лучше, чем штукатурка… Смотри, я могу снять ноготь, а потом приклеить обратно.
- Прекрати, это отвратительно.
- И вот, я понял все это, - продолжал Нереварин, не слушая его, и продолжая играть с собственными разваливающимися пальцами, - когда ехал сюда из Альд’руна. Хорошо, что погонщик ничего не заметил… Сам знаешь, путь неблизкий даже для силт страйдера, а еще и пыльная буря началась. И пока мы так ехали, я подумал вот еще о чем - такого рода понимание делает меня сродни богам. И у богов мне стоит искать наставления и совета.
Кай присвистнул. По сравнению с этим, видения, посещавшие его после хорошей порции скуумы, были милы и невинны.
- Один из «Уроков Вивека» я нашел в гробнице Ллевула Андрано. Совершенно новая книга, с хрустящими страницами и вкусным запахом свежей краски. Ее даже пыль не припорошила. Я тогда забрал ее с собой из любопытства, но ничего в ней не понял - мистический туман для любителей символики. А она лежала там для меня, Кай, понимаешь, она была там специально для меня!
Его голос сорвался.
- Она и написана для - и про меня.
Воцарилось молчание. За давно немытым окном посветлело - занимался рассвет. В лачуге было душно, пахло скуумой и гниющими яблоками. Нереварин продолжал говорить, путано и бессвязно, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Я бог, я гребаный бессмертный бог, - стонал он. - Дагот Гарес смеялся, умирая, а я не могу даже умереть. Один из ходячих скелетов в той гробнице был вооружен секирой, ею он раскроил мне грудную клетку наискосок, и я пялился на свои ребра, а потом сдох. И следом за этим проснулся - в той же пещере, за пять минут до того, и в этот раз я уже знал, что за поворотом меня ждет скелет-страж. Потому что, умерев во сне, ты всего лишь просыпаешься. Просыпаешься для следующего сна.
Кай подумал, что заразен корпрус, или нет, а делать этого не стоит - но все же встал, подошел к Нереварину и дружески похлопал его по плечу.
- Корпрусариум, - напомнил он. - Дивайт Фир. Ступай к нему, и будь с ним вежлив.
- Ты не поверил не единому моему слову, - вдруг сказал Нереварин совершенно ясным голосом.
- Я верю, что ты не лжешь, - выкрутился Кай.
- Я надеюсь, что корпрус убьет меня - это будет значить, что я не прав, - заявил Нереварин, поднимаясь на ноги. - И если это случится, сделай кое-что для меня. Гнаар Мок. Трясина, ряска, и среди луж растут папоротники. Они все похожи, как близнецы. Попробуй, проверь.
- Я не помню ничего из жизни прошлого воплощения. Может быть, - добавил он, склонив голову набок и слегка улыбаясь, - может быть, Неревар вовсе никогда не существовал. Может, четыре бога вообразили его. Друга, наставника, полководца, возлюбленного.
На этих словах он стащил с пальца Луну-и-Звезду и бросил ее на стол. Она скатилась с него и упокоилась между прутьев стоявшей в углу метлы. Нереварин проводил ее безразличным взглядом.
– Может, это кольцо – обычная зачарованная безделушка.
- Те, кто пытался надеть его, умирали, - возразил я.
- Только потому, что верили в это, - ответил он. – Только потому, что верили.
История вторая. Древнее бренди Дагот
Истинное название крепости Эндусал затерялось в веках вместе с построившими ее двемерами. Теперь бывшую студию Кагренака заполонили пепельные монстры. Они же дали ей новое имя.
К полудню ветер немного улегся, но облегчения это не принесло. Удушающий жар, поднимавшийся от земли, стал еще интенсивней, и Нереварин обливался потом в своих доспехах. Но лучше вонять, как гуарово дерьмо, чем бессмысленно сдохнуть.
Нереварин облетел Эндусал по широкой дуге. За ним с противным карканьем тащились три скальных наездника. Он надеялся, что оторвался от них над Призрачным Пределом, но скальные наездники оказались слишком упрямы. Нереварин мог убить их с легкостью, но постоянная левитация требовала от него максимальной концентрации.
Один из скальных наездников догнал его и, торжествующе скрежеща, попытался вогнать клюв в сочленение между кирасой и наплечником. Не задумываясь о том, что он делает, Нереварин врезал ему кулаком в латной перчатке. Что-то неприятно хрупнуло; существо потеряло воздушный поток и, неуклюже завалившись набок, начало падать вниз, в огнедышащую расщелину. Его собрат сложил крылья и принялся медленно спускаться, решив, что лучше жесткое мясо уже дохлого сородича, чем охота на живого и донельзя раздраженного Нереварина. Последний наездник сделал над Нереварином почетный круг, мерзко заорал и отправился следом.
Нереварин грязно выругался. Паскудная тварь на прощание нагадила ему на шлем.
С того места, где он парил, уже были видны башни Эндусала.
- Не желаешь ли бренди? – спросил Дагот Эндус. – Древнее бренди Дагот – горше предательства, слаще поцелуя, крепче орсимерской ругани. Оно жжет сильнее, чем лава Красной Горы, отнимает разум и волю. Ты выпьешь со мной, мой враг?
- Не собираешься ли ты отравить меня?
Дагот Эндус рассмеялся.
- Нет. Слово Дагота.
Нереварин колебался секунду, затем кивнул. Стащил перчатки и бросил их на металлический двемерский стол, потом снял опостылевший шлем. Сизо-черные полосы – пепел и пот – покрывали его лицо причудливым узором. Он уселся на тонко скрипнувший железный стул и с наслаждением вытянул ноги. На левый сапог налипла какая-то кровавая мерзость, и Нереварин попытался счистить ее острием меча.
Лязгнули стаканы – двемеры даже посуду делали металлической. Дагот Эндус, ловко орудуя изогнутыми когтями, вытащил пробку из бутылки, грязной и потрескавшейся, припорошенной пеплом и пылью.
Цвет древнего бренди напоминал темную ржавчину. Или мочу больного мором кагути.
На вкус оно тоже не лучше, подумал Нереварин, пытаясь откашляться. Из глаз потекли позорные слезы.
- Не спеши, - посоветовал Дагот Эндус. – Мы еще успеем поубивать друг друга.
Нереварин поставил стакан на стол и почему-то подумал о двемере, который пил из него многие века назад. Один из инженеров или тональных архитекторов Кагренака – целыми днями корпел над чертежами, и время от времени прихлебывал из любимой посудины. Иногда, увлекшись работой, он забывал про напиток, и, когда подносил стакан к губам, тот оказывался пустым - от извечного жара Красной Горы влага стремительно испарялась. Пропасть времени, вдруг открывшаяся перед его внутренним взором, была так глубока, что Нереварин едва заметно вздрогнул.
- Почему они строили на вулкане? – произнес он задумчиво. – По всему Вварденфеллу подземного жара достаточно для паровых механизмов. Почему вулкан?
- А ты сам-то как думаешь? – Дагот Эндус уставился на него багрово-красными глазами, как экзаменатор на нерадивого ученика.
- Сердце?
- Они использовали его силу раньше, чем обнаружили источник.
- Это был лишь вопрос времени, когда его найдут, - сказал Нереварин. – Двемеры или еще какая-нибудь любознательная раса. Может быть, оно хотело, чтобы его нашли.
- Ты считаешь, что оно наделено разумом?
- Разумом? Нет. Волей.
- Ты уже много знаешь, - Дагот Эндус поднес свой стакан к губам, потом передумал и поставил его обратно. – Зачем ты здесь, Неревар возрожденный? Чего ты хочешь для себя? Славы? Смерти? Справедливости? Или урвать и свой кусок от Сердца Мертвого Бога?
- Или я всего лишь агент Империи, - подсказал Нереварин. – Все мимо.
- Тогда я повторю вопрос. Чего ты хочешь?
- Где еще я попробую древнее бренди Дагот?
Первый глоток был жгучим, как жучиный мускус – когда-то, когда Нереварин был еще ребенком, он украл у приемной матери целый флакон этих дорогущих духов и отхлебнул столько, сколько поместилось во рту – а потом долго плевался и полоскал язык в холодной воде. Второй глоток отдавал пеплом и горечью. Третий показался сладким, как нордский мед.
- Если предположить… чисто умозрительно… что я решу сейчас уйти? И что ты захочешь меня отпустить?
- Чисто умозрительно?
- Разумеется, - Нереварин покачал стакан в ладони. – Один из нас сегодня умрет, что, в принципе, не имеет значения. Однако если предположить…
- Нет, - прервал его Дагот Эндус. – Я не захочу тебя отпускать.
- Но если захочешь – сможешь?
- Ты не понял, - третий глаз на лбу пепельного вампира, до того сонно прикрытый тяжелым веком, вдруг широко распахнулся и уставился на Нереварина пронизывающим взглядом. – Это работает не так. Я не захочу.
Нереварин промолчал, слушая, как шипит пар в старых трубах. Отпил еще бренди. Теперь оно показалось ему холодным и бархатистым. В стакане оставалось еще больше половины.
- Я читал когда-то о мастерах иллюзии с островов Саммерсет. Они могут погрузить человека в глубокий сон, и пока он спит, приказать что угодно - и он сделает это, когда проснется. Он не будет помнить о внушении, а сочтет это желание своим собственным. Так похоже?
Дагот Эндус криво усмехнулся.
- Да, это ближе к истине.
- Таково возрождение Шестого Дома?
Кривые когти царапнули металлическую столешницу. Звук был отвратительный. Нереварин ждал, зная, что попал по больному месту.
- После того, как ты предал моего господина, - сказал Дагот Эндус тихо и холодно, - а Альмсиви предали тебя, Великий Дом Дагот был уничтожен по их приказу. Вырезан под корень. Мужчины, женщины, старики и подростки. Пощадили только тех детей, кто был слишком мал, чтобы помнить. Ты знаешь, как я умер? Во время последнего штурма Когоруна. Нас осталось слишком мало, чтобы защитить стены. Я видел кишки своих сыновей, намотанные на индорильские копья. Когда стрела проткнула мне глотку, это было облегчением.
Нереварин молчал.
- Сердце Лорхана воскресило Дагота Ура, и следом он воскресил павших. Позвал потерянных детей, которых чужаки вырастили в неведении. Песня Сердца звучит в их ушах, песня Дома Дагот. Ты слышал наши колокола? Они зовут. Мы восстаем из пепла, чудовищами, которыми вы сделали нас. Ты смеешь говорить со мной о Шестом Доме, н'вах?
- Я смею, - произнес Нереварин медленно. – Смею говорить тебе в лицо, что ты раб, Дагот Эндус, раб Сердца, и Дагот Ур – лишь первый из его рабов. Шестой Дом возрожден? Он не более чем разложившийся труп, поднятый некромантом. Я смею говорить также, что Трибунал проявил бы больше милосердия, перебив ваших детей до последнего младенца, чтобы не осталось никого, способного услышать гибельный зов и превратиться в одно из чудовищ пепла.
Упырь вскинул голову. Мелодия, которую он выстукивал когтями по столу, смолкла.
- Мертвый Бог сильнее любого из смертных, - добавил Нереварин уже спокойнее. – Все эти божки, прилепившиеся к его Сердцу, как пиявки к лошадиной заднице... Оно не источник силы, оно и есть – сила. И жаждет оно бытия, тождественного самому себе и потому переходящего в небытие, и вблизи него сон так плотен, что неотличим от яви. Ни у кого из нас не было выбора – с того момента, когда Кагренак нашел Сердце. Нет, раньше. С того момента, как боги забросили его в Нирн. Ты спрашивал, чего я хочу, Дагот Эндус? Освобождения. Для всех нас.
- И древнего бренди Дагот.
- Конечно, - Нереварин посмотрел в стакан. Он был пуст на три четверти. – Этого тоже. Сколько еще у меня есть времени?
- Пока не кончится бренди, - ответил Дагот Эндус. – Не торопись. Пей его медленно.
- Дагот Ворин умер тогда, в первую эру, и Шармат Дагот Ур занял его место. Я понял, что он мертв, едва прочел его письмо, найденное на трупе Дагота Гареса. Я разглядел это за его устрашающим дружелюбием. Он был подобен дому с ярким фасадом и фонарем у входа – но внутри ждут пепел и мрак, и ужасные твари живут во тьме.
Нереварин замолчал.
- В этой истории нет виновных, - сказал он вдруг. – Неревар и Кагренак, Дагот Ворин и Трибунал. Лорхан. Нет преступников и нет жертв. А значит, нет и справедливости.
- Ты говорил о Сердце, - напомнил я.
- Ах, да. Сердце было содержанием, Дагот Ур лишь придал ему форму. Он грезил золотым веком Ресдайна и хотел возродить Шестой Дом, но Сердце порождало монстров. В конце концов, кто знает, чего оно желало? Иногда я думаю - оно желало себе тела.
- Акулахан?
- Как и Нумидиум до того. Двемеры смеялись над богами. Напрасно.
- Сердце Бога посмеялось над ними? Использовало их?
- Да.
История третья. Путь паломника
Решение о паломничестве было спонтанным. Горис никогда не был особенно религиозен. До недавнего времени рыжие косы и спелые груди соседской девчонки занимали его больше, чем все святыни Велота вместе взятые. К тому же, паломничество было долгим и местами довольно опасным, для того же, кто все шестнадцать лет своей жизни провел в Балморе, подметая матушкину лавку и раскладывая товар – опасным вдвойне. Отец, который мог бы научить его владеть оружием, умер так давно, что Горис помнил лишь звук его голоса, низкого и глубокого. Отец сажал его на колени и что-то серьезно говорил ему. Он не мог вспомнить, что.
Правда, перед этим был шалк, черный жук Вварденфелла, что часто встречается в Эшленде, но редок на Западном Нагорье. День выдался жаркий, и потому дверь в лавку была полуоткрыта. Матушка ушла куда-то, оставив Гориса за прилавком, и он скучал, разглядывая узоры на выставленной на продажу ткани. Жук, видимо, каким-то образом проник с улицы; он вспрыгнул на прилавок и мерно стрекотал, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Его глянцевые черные бока поблескивали тускло и загадочно; зазубренные жвала шевелились, точно шалк хотел что-то сказать. Затем его полированная спинка разломилась надвое, и из-под жесткого панциря показались аккуратно свернутые, полупрозрачные крылья. Шалк слишком тяжел, чтобы по-настоящему летать, крылья его рудиментарны и могут поднять его примерно на высоту человеческого роста. Однако и этого достаточно.
- А ну, пошел отсюда, - сказал Горис и замахнулся на него метлой.
- Горис, - позвал его кто-то. Он оглянулся, но в лавке никого не было. Голос был мужской и смутно знакомый.
В следующую секунду Горис проснулся. Он задремал, положив голову на рулон ткани, и ее рисунок отпечатался у него на щеке.
«Вот мать разозлится, если узнает, что я спал за прилавком», подумал Горис, и за этим, как будто это был естественным следствием, подумал еще:
«Завтра я отправлюсь в паломничество».
На полпути к Пелагиаду шалк опять присоединился к нему. Он шустро полз в нескольких шагах от Гориса, сноровисто перебирая маленькими острыми лапками. На самом деле он был очень красив - черный, блестящий, как будто покрытый лаком. Горис слышал, что эти насекомые опасны, но этот не проявлял враждебности.
- Я придумаю тебе имя, - пообещал Горис, весело шагая по дороге, ведущей к полям Кумму. День был прекрасный, и таким же прекрасным было его настроение. - Как думаешь, если я назову тебя Вивеком, тот не обидится?
Жук застрекотал и снова показал Горису крылышки - как будто плечами пожал.
- Отличный денек, а? - сказал Горис. - Правильно я сделал, что сбежал. Нельзя всю жизнь тряпками торговать. Давай что ли, присядем.
Он отошел от дороги и уселся в тени густых зарослей удушайки. С собой у него был кусок хлеба, немного скаттла и пара квамовых яиц. Подумав немного, Горис взял одно и протянул шалку.
- Не хочешь? Ну и ладно. И я другое имя тебе придумаю, хорошо? А то как-то глупо получается.
Он сунул в рот последний кусочек скаттла и растянулся на мягкой траве. Прямо напротив его лица покачивались золотые венчики канета, особенно яркие на фоне синего неба.
Что-то твердое коснулось его бока. Горис лениво приподнял голову. Черный шалк подобрался совсем близко к нему. С этого ракурса он показался Горису огромным.
- Эй, отстань, - сказал он немного испуганно и попытался отпихнуть жука рукой. Тот взлетел на пару локтей, приземлился прямо на живот юноши и прошелся взад-вперед, успокаивающе стрекоча. Острые лапки больно врезались в тело. Найдя нужное место, он широко раздвинул жвала и вцепился ими в живот, разом захватив широкую кожную складку вместе с подкожным жиром. Не просыпаясь, Горис закричал, тонко и жалобно, и кричал все время, пока шалк целеустремленно прокладывал свой путь в его внутренности.
Он пришел в себя возле фояды Мамея. Стемнело. Горис очень устал и стер ноги, но несмотря на это продолжал идти на север. Черный шалк семенил рядом с ним, как верный пес.
- У меня уже ноги болят, - пожаловался Горис.
- Скоро ты отдохнешь, - пообещал шалк.
- Надо было остаться в Пелагиаде. Заночевать там.
- Ты не был в Пелагиаде.
Горис удивился, но потом вспомнил. Да, он же решил, что сначала направится к алтарю Гордости, что за Призрачными Вратами. Как он мог такое забыть?
Внезапно он остановился.
- Что происходит, пап?
- Все идет так, как должно, - ответил шалк голосом отца. - Ты слышишь?
Горис прислушался. Вначале был слышен лишь шелест ветра, тихий и вкрадчивый, да ворчание пасущегося неподалеку дикого гуара.
- Ничего. Я…
Он запнулся.
- Колокола?
Колокольный звон, начавшись с едва уловимой вибрации почвы, медленно набирал силу. Колокола звонили размеренно, по очереди, от самого большого, звук которого был так низок, что ухо улавливало его с трудом, до самого маленького, дававшего чистый высокий тон.
- Они приветствуют тебя, - сказал отец.
Горис потряс головой, чтобы вытряхнуть из нее тревожный звон.
- Я пить хочу, пап.
Перед ним на земле появилась черная чаша, наполненная какой-то жидкостью. Горис нагнулся и взял ее в руки. Чаша показалась ему очень тяжелой, как будто была сделана из камня. Напиток в ней был густого красного цвета и кисло пах ржавым железом.
Он выронил чашу, и кровь, наполнявшая ее, тут же впиталась в рассохшуюся почву. Одна капля попала ему на губы, и он машинально облизал их.
- Спи, - сказал шалк. - Спи, сын мой.
Горис послушно поплелся на север.
Он спал.
- Я хочу совершить паломничество к алтарю Гордости, сэра, - повторил Горис заученную фразу.
Вечный страж хмыкнул и смерил его оценивающим взглядом.
- А не слишком ли ты мал, парень?
- Я хочу совершить паломничество.
- Как думаешь, сколько ты проживешь за Призрачными Вратами?
- Ну, сюда же я добрался, - возразил Горис. Черный шалк за его спиной изготовился к атаке. - Пожалуйста. Я очень хочу совершить паломничество. Чтобы потом поступить в услужение к Храму.
- Похвальное стремление, - произнес страж задумчиво. - Что ж, пусть помогут тебе Альмсиви. Алтарь прямо и потом направо.
Двойная решетка медленно поехала вверх.
- Если начнется моровая буря - сразу возвращайся, - сказал страж. - Заблудиться в бурю ничего не стоит.
- Спасибо, сэра, я запомню, - кротко ответил Горис и задрал голову вверх. Небо было багровым, с алыми разводами, как будто оно истекало кровью.
- Мне страшно, пап.
- Пусть боятся глупцы и чужеземцы, - сказал шалк. - Тебе же, сын мой, бояться нечего. Наш облик зловещ, а ритуалы темны и опасны для непосвященных, но дорога к вершине порой ведет через глубокие подземелья. Чудовища живут во мраке, слепые чудовища, пожирающие друг друга. Не бойся их.
Небо внезапно потемнело.
- Буря приближается.
- Она не повредит тебе.
Сильный порыв ветра заставил Гориса пошатнуться. Он обернулся, ожидая увидеть успокаивающее свечение Призрачного Предела, но за спиной не было ничего, кроме крутых скал и туч красного пепла.
- Высшая радость, - продолжал шалк, - в осознании своего истинного предназначения. Или ты считаешь, что должен провести всю жизнь за прилавком?
- Я…
Горис все же потерял равновесие и упал, ободрав колени об острые камни. Ветер был так силен, что не давал подняться. Пепел забивался под одежду и царапал кожу, глаза было не открыть. Он снял рубашку и обвязал ею голову, чтобы не задохнуться.
- Слушай колокола, - пел шалк, шелестя надкрыльями. - Слушай колокола, слушай кровь.
- Отец, - Горис дополз до какой-то расщелины и забился в нее, страстно желая стать кем-нибудь маленьким, вроде фуражира квама, чтобы эта выбоина в скале действительно могла его защитить. - Отец, зачем ты делаешь это со мной?!
Шалк не успел ответить.
Красный ветер подхватил жука, поднял высоко, выше, чем крыша совета Хлаалу, что в Балморе, выше, чем платформа силт страйдера. Какое-то мгновение шалк завис над землей, а потом камнем упал вниз, точно кто-то разжал невидимую руку. Его блестящий панцирь раскололся на кусочки, и кровь - горячая, алая, человеческая кровь забрызгала все вокруг.
- Отец! - закричал Горис, перекрикивая бурю.
Колокола рыдали в его голове.
Отец протянул руку и крепко схватил Гориса за запястье.
- Обещай, - выдохнул он с каким-то странным бульканьем. Кровь текла у него изо рта и из ушей.
- Что?
- Обещай, - настаивал тот.
Горис потерял сознание.
Когда пепел осел, Горис понял, что, хоть и вслепую, но почти добрался до алтаря Гордости. И он был не один.
Данмер сидел на земле, непочтительно прислонившись спиной к священной стеле. Он был без шлема, и было видно, что волосы его обгорели, а лицо покрыто коркой из пепла, смешанного с кровью. Он сидел так неподвижно, что казался мертвым.
Горис встал на ноги. Только сейчас он заметил, что что-то изменилось. До него не сразу дошло, что это может значить.
Он поднял голову. Небо над Красной Горой было безоблачно-синим. Сухой ветер пах пожаром и жгуче-сладким соком трамы. Горис глубоко вздохнул, и ему показалось, что его легкие готовы разорваться от сладости этого воздуха. Он чувствовал себя странно – как будто исцелившимся от долгой болезни. Музыка, звучавшая в его ушах, стихла, как стихло и зловещее стрекотание черного шалка. Горис был так захвачен новыми ощущениями, что совсем забыл о незнакомце, и вздрогнул, когда тот пошевелился.
- Бояться меня незачем, - сказал вдруг тот. Ножны меча упирались ему в задницу и мешали сидеть. Он положил их на колени и вытащил длинный меч, по которому бегали разноцветные волшебные искорки. Затем оторвал кусок от собственного рукава и принялся осторожно протирать лезвие, счищая с него такую же кроваво-пепельную корку, какая покрывала и его собственное лицо.
- Я не боюсь, - с опозданием ответил Горис, завороженный этим зрелищем. – Ты из стражей Призрачных Врат? Ты видел, что буря улеглась?
- Нет. Да.
Незнакомец бессильно уронил руки и прикрыл глаза.
- Ты ранен?
- Ничего серьезного.
Горис переступил с ноги на ногу.
- Я заблудился, - сознался он. – Я не знаю, где крепость. Если покажешь дорогу, то я пойду туда и приведу помощь.
- Ординаторы скорее сожрут свои доспехи, чем помогут мне, - ответил незнакомец. – То, что мор закончился, еще не значит, что они будут меня любить. Не то чтобы мне была нужна их любовь, конечно.
Горис подумал, что мысли раненого путаются. Однако голос его был совершенно ясен.
- Ты что-то натворил?
Воин вдруг заржал – громко, весело, неестественно.
- Я убил своего старого друга.
Горис на всякий случай отодвинулся.
- Почему?
- Долгая история. Долгая, странная, и смерть в ней считается счастливым концом. Как тебя зовут?
- Горис. Кстати, ты прислонился прямо к святому триолиту.
- И?
- Может, тебе стоит помолиться об исцелении? И, ну, прощении заодно?
Незнакомец уставился на Гориса. Выражение его лица было нечитаемо.
- Не думаю, что это поможет, - сказал он, наконец. – Так ты здесь ради паломничества, мальчик?
- Вроде того. Да, наверное. Я так думаю. Но…
- Странная неуверенность, - заметил воин. – Либо ты совершаешь паломничество, либо ты его не совершаешь. Не такой уж широкий выбор.
Горис вспыхнул. Этот человек все время насмехался над ним. Конечно, он годился ему в отцы, но все же…
Краем глаза он уловил какое-то движение. Всего в паре шагов от места, где они сидели, красноватый песок вздыбился, образуя волну. Как будто под ним кто-то полз.
Горис жутко закричал и отскочил в сторону. Черный жук вылез из-под песка, деловито стрекоча и расправляя жесткие надкрылья. Песчинки скатывались с гладкого панциря с тихим шорохом. Горис непроизвольно всхлипнул.
- Не ори, - сказал воин. – Это просто шалк.
Горис открыл рот и снова закрыл. Это был не просто шалк. Вернее, это был просто шалк, но любой, самый обычный шалк никогда уже не будет для него «просто шалком».
- Нет, - забормотал он. – Нет, нет, нет! Хватит!
Он сорвался на крик.
- Оставь меня в покое!
- Ты не можешь отказаться от меня, - сказал ему шалк голосом отца. – И от своего наследства. Ты слышишь колокола, сын мой?
Горис заплакал.
Щеку обожгло, как будто в лицо ему плеснули кипятком.
Горис открыл глаза. Незнакомый воин навис над ним, явно намереваясь отвесить еще одну оплеуху.
- Не спи, - велел он. - Видишь?
Меч незнакомца проткнул жука насквозь, пригвоздив его к земле. Воин уперся ногой в изломанный панцирь и вытащил оружие. Оно было изгажено чем-то коричнево-зеленым.
- Это просто шалк, - повторил он спокойно, вновь взялся за тряпку и принялся любовно вытирать лезвие. – А также – герб Шестого Дома, Дома Дагот, проклятого и несчастного. К которому ты, как выяснилось, принадлежишь. У меня в сумке ты найдешь полбутылки мацта. Выпей. Все закончилось.
- Он мне снился, - прошептал Горис, глотая мацт вместе с соплями и слезами. – Жук. Он говорил со мной. И колокола…
- Моровые ветры иссякли, - сказал воин. – А следом за ними иссякнут сны. Это ведь они привели тебя сюда, не так ли, мальчик? Сны и желания – странная штука. Ты думал, что совершаешь паломничество, но все это время шел к Даготу Уру.
Он потянулся к Горису и неуклюже похлопал его по плечу. Рука у него была тяжелая.
- Снов больше не будет. И я надеюсь, что впредь ты не будешь с воплями шарахаться от жуков; это недостойно мужчины.
Горис хлюпнул носом.
- Ничего, - сказал он невнятно. – Откуда ты все это знаешь?
Незнакомец хмыкнул.
- Просто знаю. Идем. В отличие от некоторых, я не способен заблудиться в двух горах. У тебя есть семья?
- Только мать. Отец… умер. Давно. А у тебя?
- Моя вдова ждет в Морнхолде.
Горис подумал, что тот оговорился, но не осмелился поправить его.
До Призрачного Предела они дошли в молчании. Ворота поднялись и опустились за ними. Горис думал о старой доброй Балморе и о матери. Вот он вернется, и она бросится ему на шею. Или, что также возможно, всыплет ему по первое число, за то, что сбежал и оставил ее одну. А на следующий день придется встать пораньше, потому что наверняка работы скопилось невпроворот.
Все закончилось, так сказал ему незнакомец. Иссякли моровые ветры, и иссякнут сны. Отец больше не заговорит с ним через черного жука. Замолчали далекие колокола. Красные свечи расплавлены, пепельные статуи разбиты, тяжелые чаши пусты. Теперь он будет свободен и счастлив.
Его охватило ощущение огромной, непоправимой потери.
Я опоздал, подумал он и обернулся.
Над башнями Призрачных Врат возвышалась Красная Гора.
- Вероятно, я не слишком удобный объект для биографа, - сказал Нереварин. - Биограф должен писать лишь правду, но истина, достигая своей крайней степени, превращается в ложь.
- Я даже не рассчитывал, что ты согласишься принять меня.
- Я довольно болтлив, - он засмеялся. - Как ты закончишь книгу?
Я пожал плечами. Было уже совсем темно - мы проговорили до глубокой ночи.
- Она не может быть закончена, пока ты жив.
- Напиши, что я уплыл на Акавир, - предложил Нереварин. - Акавир - неплохая метафора для смерти.
Я нашарил рукоять стилета, спрятанного в рукаве.
- В этой книге и так будет слишком много метафор.
Одним прыжком я пересек разделявшее нас расстояние. Блеснул клинок.
Нереварин не закричал, только изумленно посмотрел на стилет, вонзившийся ему под ребра.
- Мораг Тонг, - сказал я. - Ничего личного.
- Ты ничего не понял, - ответил он и умер.
Я нашарил рукоять стилета, спрятанного в рукаве.
- В этой книге и так будет слишком много метафор.
Одним прыжком я пересек разделявшее нас расстояние.
Нереварин перехватил мою руку с занесенным клинком.
- Мораг Тонг? - спросил он.
- Как ты узнал?
Свободной рукой я толкнул его в грудь. Он опрокинулся на спину вместе с креслом. Я перелетел через его голову, но успел сгруппироваться и приземлился на четвереньки. Нереварин выругался, пытаясь выпутаться из ножек кресла, но я не стал ждать. Я схватил его за подбородок и одним быстрым движением перерезал ему горло.
Я нашарил рукоять стилета, спрятанного в рукаве.
- В этой книге и так будет слишком много метафор.
Нереварин вдруг резко встал с кресла и развел руки. В его ладонях заиграли магические молнии.
- Достаточно, - прошептал он.
Я отбросил притворство и тоже поднялся, доставая кинжал.
- Мораг Тонг, - сказал я. - Ничего личного.
Он улыбнулся.
- Я знаю.
